Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

Подъезжаем к нужному дому. Это район Выставки достижения народного хозяйства. Точный адрес утаю. В полутемном салоне такси я опять навел руку Оксаны на своего алчущего знакомца. На этот раз она выпустила его на волю и, положив голову мне на колени, уйдя из поля зрения пожилого, мудрого водилы, мягкими губами и ловким языком довела меня до белого каления. Чтобы не издавать стонов непристойных, я читал вслух космогонические стихи своего родного брата, за что он меня простит. «Дьявол спускается с гор, — читал я громко и с выражением. — Вид его мрачен, ужасен. Весь он огнеопасен. Дьявол спускается с гор», — заглушая неосторожные причмокивания Оксаны и свои сладкие позывы.

— Все! Выходим, — говорю я и, отстраняя Ксюшу, поспешно застегиваю «молнию» на джинсах. Водила включает свет. Он оборачивается. Он задумчив.

— Крепкие стихи. Твои? — спрашивает он. А надо бы ему спросить: «Где такую бабу взял?» — что более приличествует столичному таксисту.

Истинная поэтесса среди нас — Оксана — не таясь сладко облизывает губы, как кругломорденькая сытая кошка. Глаза у нее круглые, кошачьи, с какой-то диковатой поволокой. Ладонью я легонько шлепаю ее по щеке, возвращая на землю. Плачу я водиле щедро — не столько за проезд, сколько за внимание к стихам своего брата. Мы выходим. Оксана идет не очень твердо, да и я не по-солдатски, а с некоторой амплитудой.

— Ой, боюсь! Ой, боюсь! — приговаривает моя подружка. Но ясно, что ни черта, ни Бога она на этом свете не боится. — Не бросишь меня, Костя?

— И не мечтай, — отвечает Костя Киселев, в коего я оборотился. Мы находим нужный подъезд — удается.

— Ой, боюсь! — причитает Оксана в лифте.

— Не ври. Не боишься.

— Ой, боюсь!

Я звоню в нужную квартиру, предварительно отодвинув попутчицу в сторону, к стенке.

Пауза. На губах Кости блуждает бессмысленная улыбка.

Дверь распахивается. В проеме Соня Авербах собственной персоной.

Ого, какая Сонечка Авербах, то бишь Голубчик! Боже мой, какая пышная, роскошная, боже мой, женщина! Какие царственные, боже мой, плечи, полные руки, высокая грудь, какие, боже ты мой, иссиня-черные длинные волосы, какой, боже мой, боже мой, боже мой, светлый и прекрасный лик Богородицы с огромными темными глазищами и яркими, как огонь, губами, — ослепнуть ведь можно, боже ты мой! На ней дивное (неописуемое) вечернее платье — для какого, интересно, праздника она надето? Кого хотят поразить эти огромные золотые кольца в ушах, ожерелье на шее, браслеты, боже мой, на руках? Не для Теодорова же захолустного, пьяного рванины в джинсах и курточке, предназначена эта сочная животная плоть и земные драгоценности, боже мой?

Так я восторгаюсь, так говорю после первичных вскриков Сони, объятий и поцелуев.

— Боже мой, — говорю, — Соня! Как ты по улицам ходишь? Тебя же должны насиловать на каждом углу.

— Правда не подурнела, нет? Не потолстела, нет? — сияет она.

Я опять мну ее, целую, страшно, боже мой, обрадованный.

— Ну, закрывай дверь, проходи! Боже мой, ты пьян! Не мог дождаться, хулиган! Ну, проходи же! — не терпится Соне.

Я захлопываю дверь, но тут же вспоминаю об Оксане и вскрикиваю:

— Соня! Я же не один!

— А кто с тобой?

— Вообще-то должен быть Костя, — объясняю я. — Это такой прекрасный прозаик — Костя Киселев. Но с Костей не получилось. Так уж, Соня, получилось, что я не с Костей.

— Да с кем ты?!

— А вот сейчас покажу, — обещаю я. Открываю дверь и пальцем маню курящую уже Оксану.

Она отбрасывает сигарету и, улыбаясь сытыми губами своими, мерцая глазами, проскальзывает в прихожую.

— Здравствуйте, — внятно говорит она. «Мяу!» — слышится мне.

Соня Голубчик широко открывает и без того огромные свои глаза. В одну, надо думать, микросекунду эти две разные женщины, но обе женщины, получают друг о друге такой объем информации, какой нам — мужчинам, стало быть — представить себе невозможно, несмотря на то, что головной мозг у нас куда как крупней и тяжелей, чем у них, наших бедных подруг жизни, чей мозг, надо признать, куда как мельче и легковесней, чем у нас, властителей жизни… (Сильная фраза!)

— И кто же это? спрашивает Соня очень задумчиво.

Я поспешно их знакомлю. Известная киноактриса Софья Голубчик. Известная поэтесса Оксана…

— Кравчук, — улыбается круглолицая Оксана с мерцающими глазами. — Я видела вас на экране, — говорит.

— Да? — холодно откликается царственная Соня. — Очень приятно.

«Главное, прихожую миновать, — смутно думаю я, — а там-то все уладится».