Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

Я стучу в дверь 309-й. Зло стучу, громко, как человек, которого лишили ключа от собственной квартиры и не желают туда пускать. Дверь тотчас открывается. Передо мной Семенова. Она же Лиза. Она же Лизонька. В коротком домашнем халате, с растрепанными волосами, с горящей сигаретой в руке.

Молча мы смотрим друг на друга. Одно мгновенье… другое… три, предположим, мгновенья.

— Привет! — говорю я. — Рада? Лиза молча отступает в сторону.

— Могу войти?

— Входи. Но у меня бардак.

— Неважно. К бардакам привык, — отвечаю я и переступаю порог.

Крохотная комнатушка на один стол и одну кровать. Подвесной рукомойник, под ним таз на табуретке. На столе плитка, чайник, пепельница с окурками, исписанные листы бумаги — творит, значит.

— Так! — говорю я, оглядев это общежитское убожество. — Живешь ты, выходит, одна, без подружки. Ясно.

— А ты к подружке пришел? — прикрывает она дверь.

— Я пришел… Я пришел, чтобы тебя забрать. Кончай писанину, одевайся, поедем. Побыстрей!

— Куда это я должна ехать и зачем?

— На море поедем, — нетерпеливо объясняю я. — Покажу тебе море. Живешь около моря, а ни черта не видела. А море такое большое, что не разглядишь другого берега, поняла? Вот какое у нас море! Соленое к тому же, знаешь об этом?

— Я только вчера приехала с моря, — скупо улыбается Лиза.

— Ты на берегу пролива была. Настоящее море на востоке, а ты ездила на запад. Сообразила? Одевайся!

— Ты не приказывай, пожалуйста, — поеживается она.

— Я не приказываю. Никогда и никому. Об Иване слышала?

— Да. Мне Жанна вчера вечером сказала. Я была у Нины. Страшно жалко его.

— Это ему нас жаль! Это мы тут влачимся, тащимся, пишем всякую чушь. У Вани теперь другие проблемы. Одевайся!

— А погода?

— Какая ему разница, какая у нас погода! А тебе какая разница? Скажи еще что-нибудь о здоровье. Тоже интересная тема. Будешь одеваться? — не терпится мне.

— А работа? У меня срочное задание, — хмурится Лиза.

— Какая еще работа! Дашь мне факты, я тебе надиктую сколько надо и чего надо, поняла?

— Обойдусь без тебя. Отвернись или выйди.

— А это зачем? — не понимаю я.

— Оденусь.

— А так не можешь? Ладно, отвернусь. Но имей в виду, я тебя внутренним зрением вижу. Дай докурить!

— Вот, возьми. — Она протягивает мне половинку сигареты через плечо. Как будто дует легкий ветерок: сбросила халат. — Слушай. Это ты приходил ночью? В тот день, когда звонил, помнишь?

— Нет, не я. Это Теодоров приходил. Ему по ночам не спится. Шарахается пьяный, кличет Лизу. А это ты сдала его в милицию?

— Что за чушь! Мне утром сказали, что…

— Болван этот Теодоров! Ждет-ждет Семенову, а она мотается по командировкам. Приедет и не думает появляться. Плевать ей на Теодорова!

— Неправда. Я приходила вчера, — слышу голос из-за спины. — Но ты был не один. Я не стала стучать.

На миг я замолкаю, осекаюсь… Замедленно спрашиваю:

— А с кем это я… интересно… был?

— Тебе лучше знать, кто у тебя хихикал. Вспомни.

— А! — восклицаю я. — Действительно. Была гостья. Верно! Это соседка заходила. Она алкоголичка. Я ее консультирую, как бросить пить.

— Понятно, — ровно откликается Лиза.

Откуда такое спокойствие, такое смирение? Не нравится мне это спокойствие, это смирение. Не свойственны такие добродетели той Лизе, какую я знал.

Я отшвыриваю окурок в таз под рукомойником, круто поворачиваюсь. Лиза стоит уже одетая: на ней пятнистая куртка с откинутым капюшоном, пятнистые штаны, в руках держит рубчатые туристские ботинки. Узкое, светлое лицо ее серьезно.

— Так пойдет? — оглядывает она сама себя.

Я сглатываю комок в горле. Трудно отвечаю: да, мол, так пойдет, в самый раз по погоде… но нет ли ошибки в том, что она вообще оделась? Правильно ли это?

— Ты же сам захотел. Или мы не поедем? — невыносимо спокойно спрашивает эта анти-Лиза.

— Нет, мы поедем. Но я все жду-жду, когда, черт возьми, ты подойдешь и поцелуешь…

— А сам не можешь?

— Могу. Еще как.

И подступаю к ней. Бац! Это туристские ботинки со стуком падают из ее рук на пол. А в следующее мгновенье мы стоим, обнявшись, прижавшись друг к другу, покачиваясь… Господь положил свои тяжелые длани на наши затылки и удерживает, не дает оторваться друг от друга. А затем:

БАНАЛЬНЫЙ ТЕОДОРОВ: Думала обо мне? Честно говори.

БАНАЛЬНАЯ ЛИЗА: Да. Все время.

ОРИГИНАЛЬНЫЙ ТЕОДОРОВ: Плохо твое дело. Влюбилась ты в меня.

УМНАЯ ЛИЗА: Не обольщайся сильно.

МУДРЫЙ ТЕОДОРОВ: Знаю, что говорю! Сгубила, считай, свою молодость.