Персиваль Эверетт: Американская пустыня

В будках ДОС и ФБР Горацио Салли не нашел никого, кто бы к нему прислушался, сколько бы он возбужденно ни доказывал, что в сектантский лагерь пытается проникнуть сумасшедший покойник. Салли ходил по периметру, рассказывая свою повесть, а изнывающие от скуки пехотинцы кивали, бурча себе под нос: дескать, они-то все понимают, и не только то, о чем идет речь, но еще и тот бесспорный факт, что начальство – все как на подбор непробиваемые идиоты, только себя и слушают.

– Ага, я вот пытался им объяснить, что одна из этих пушек времен Гражданской войны способна в пыль разнести наш БМП, – сообщил Салли национальный гвардеец, отшвыривая еще тлеющий «бычок» в пустыню. – Да кто меня послушал-то? Ну да, конечно, шансы на то, что эти психи попадут хоть во что-нибудь, довольно малы…

– То есть вы это место окружили?

– Черт меня подери, если я знаю. Тут же на три сотни миль – ни хрена, кроме гребаной пустыни. Скалы, ущелья, каньоны, горы – чертова прорва изрезанной препятствиями пустоты. Я ж обучался в Твенти-найн-Палмз, [lii]когда в морской пехоте служил, уж я-то знаю, что говорю.

– А если бы вы, например, задумали пробраться к ним в лагерь незамеченным, куда бы вы направились?

Национальный гвардеец вопросу весьма порадовался. Он наморщил лоб и надолго уставился в направлении логова Большого Папы.

– Не знаю, где там торчат наши часовые, да только я бы вот что сделал. Я бы свернул в пустыню задолго до того места, где встали мы, нашел бы себе овражек и подобрался бы как можно ближе, потом заныкался бы в кустарник, чтобы следов не оставлять. – Планом своим гвардеец, по всей видимости, весьма гордился. – А еще я влез бы в желтую камуфлю, да побольше всего под нее поддел. Эти хреновы кактусы тебе все задницу располосуют. Да уж, тут вам не парк, не прогулочка по лесу; пустыня – это не фунт изюму.

Салли оглянулся на шоссе и подкрутил усы.

– Так ведь не поймешь, куда здешний каньон выведет.

Солдат слегка обиделся, будто его слова поставили под сомнение.

– Еще как поймешь.

– Так где бы вы свернули с дороги? – Салли бросил в рот мятный леденец, предложил такой же собеседнику.

Гвардеец покачал головой и оглянулся на командный пункт.

– О'кей, пошли. – Он шагнул в сторону, Салли поспешил за ним. – Вы еще с дороги увидите, что местность здесь не такая уж и ровная.

Из-за облаков вынырнула луна, дорога хорошо просматривалась – черная складка на фоне пустыни. Салли сгрыз еще один леденец, гадая про себя, что он такое вытворяет. Однако его не оставляло чувство, что Стрит где-то неподалеку.

Гвардеец, пройдя с сотню ярдов, остановился.

– Ближе к КП я бы подбираться не стал, даже с выключенными фарами.

Салли скользнул взглядом по обочине.

– Примерно здесь. – Он направил на обочину луч ручки-фонарика. Отчетливые следы шин, свернув с шоссе, уводили в пустыню.

Гвардеец включил радиоприемник.

– Капитан, говорит Фуллер. Я тут нашел кой чего, на что вам неплохо бы глянуть.

Джеральд провел Теда вокруг лагеря по натоптанной тропке, по пути рассказывая, как он вообще не понимал, что безумный фанатик постепенно прибирает его к рукам, и как он ужасно любит Синтию, и как ему кажется, что он ее предал, и что ему следовало бы сбежать вместе с нею, и как ему хочется, чтобы она его простила и снова была с ним. Наконец Тед заставил провожатого умолкнуть: он положил руку ему на плечо, заглянул ему в глаза и тихо произнес:

– Все наладится. Поверь мне.

Тед все шел и шел. Когда-то он думал, что мертвые – они мертвые и есть, но это представление оказалось ошибочным. Когда-то он верил, что мир вращается себе раз и навсегда заведенным образом, а теперь он понял, что все обстоит так, как обстоит, до тех пор, пока все просто-напросто не возьмет и не изменится. А теперь и он собирался кое-что изменить. Собственно, уже изменил. Во-первых, смерть изменила его представления о жизни. Во-вторых, воскрешение изменило его как личность, сделало его куда значительнее, нежели при жизни. А теперь вот жизнь после смерти изменила его снова; он словно завернул за угол в своем сознании, примирился со своим исключительным положением, научился понимать свое бессмертие – и свое место. Даже взгляд у него изменился, изменилось и то, как он наклонял голову, наблюдая за окружающим миром, – он по-иному указывал, поворачивался, ходил. Голос у него сделался мягче, говорил он меньше и тщательнее подбирал слова.

Утро понемногу оттесняло темноту. Сразу за металлическим бараком обнаружился бункер. Перед ним факелов не горело, приступка у двери тонула в непроглядно-черной мгле. Тед различал голоса: слабые, тоненькие голосишки, плачущие, вопрошающие, даже молящиеся, хотя смысла в словах молитвы он не улавливал.