Алекс Тарн - Гиршуни

— Блога? А зачем мне блог?

Я всмотрелся в глаза Грецкого. Они встретили мой недоверчивый взгляд невинной небесной голубизной, хотя внимательный наблюдатель непременно разглядел бы там кувыркающихся чертей. Я рассмеялся и хлопнул своего собеседника по плечу.

— Кончай меня парить, Орех. Мы ведь с тобой кенты, помнишь? Зачем таким типам, как ты, блог… — скажешь тоже! Будто ты девочек через интернет не снимаешь… Ну, признайся: ведь снимаешь, а? Снимаешь?

Орех ухмыльнулся знакомой ухмылкой.

— Ну, допустим, снимаю. Только, Арик, дружище, зачем ты опять на баб сворачиваешь? Знаешь ведь, не люблю я такой базар… — он снова взглянул на часы. — Ты о чем-то поговорить хотел, так давай, время кончается. Мне еще к цветочнику успеть надо.

— Что ж, — сказал я. — Тогда карты на стол. Это ведь ты проходишь в интернете под красивым имечком Жуглан? Кстати, откуда такое прекрасное владение албанским?

— Албанским? — недоуменно повторил Орех. — Каким албанским?

— Кончай придуриваться, Жуглан! — воскликнул я, шутливо нахмурившись. — Маски сорваны! Твое инкогнито раскрыто!

Тут мой давний приятель, по идее, должен был бы расхохотаться, и я присоединился бы к его смеху, протягивая руку ладонью вверх, как это делают братки-репперы, отмечая удачную шутку, и он, не переставая смеяться, прихлопнул бы по моей субтильной ладони своей ладонью борца-тяжеловеса. А потом, все еще посмеиваясь, мы взялись бы за стаканы, дабы скрепить хорошим глотком эту внезапно вернувшуюся дружескую близость, и уже тогда, соответственно посерьезнев, я поведал бы ему о грозящей опасности. Я рассказал бы о приватных записях Милонгеры.

«Смотри, — сказал бы я. — Ты можешь относиться к этому, как хочешь. Но, по-моему, следует поостеречься. Возможно, ты не в курсе, но интернет полон странными типами. Многие думают, что Сеть — это чистая виртуальность, и оттого можно позволить себе там все, что угодно. Сама по себе эта вседозволенность еще не проблема. Проблема начинается в момент, когда тот или иной чудак теряет ощущение границы между мирами. И тогда вместе с собой он вытаскивает наружу других — помимо их воли и намерения. Это, знаешь, как две рядом расположенные лужи. Каждая из них — сама по себе, но стоит взять палку и провести между ними тоненькую канавку, как лужи немедленно начнут перетекать и смешиваться. Попробуй потом различи, какая вода откуда. И если бы только вода, а то ведь еще и грязь… В общем, на твоем месте я стер бы Жуглана. Зачем попусту рисковать? В интернете легко начать новую жизнь. Просто придумай себе другое лицо, менее узнаваемое. Это нисколько не повредит твоему дон-жуанскому, дон-жугланскому арсеналу.»

Так говорил бы я, а Орех слушал бы, сначала недоверчиво, приподняв брови и скептически улыбаясь, а затем все более и более внимательно, задумчиво покусывая свой уже на четверть съеденный карандаш. Скорее всего, он не ответил бы мне ничего определенного, что неудивительно: такие вещи нужно хорошенько переварить, прежде чем реагировать. Скорее всего, мы просто допили бы пиво, расплатились после короткой схватки за чек, в которой, конечно же, победил бы он, как борец и миллионер, и распрощались бы до следующего дня, дня свадьбы. И я вернулся бы в свою комнату на тридцать шестом этаже, преисполненный спокойствия и чувства исполненного долга.

— Долга перед кем?

— Не знаю. Неважно. Перед Грецким.

— Да нет у тебя долгов перед Грецким. Он тебе никто и звать никак. Вы даже не друзья, вы кенты , причем бывшие.

— Ладно, тогда не перед Грецким. Перед самим собой. Чтобы чувствовать себя человеком.

— Что за чушь?! Ты, бывало, смотрел сложа руки на много худшие вещи.

— Ну ладно, не перед собой. Перед естественной человеческой традицией помогать другому — в особенности если тебе самому это стоит так немного.

— Опять врешь! Тебе плевать на любые традиции и на людей вообще, разве не так? Ты просто боишься за себя. Ты делаешь это из страха. Ты — трус, ты был трусом и остался. Как тогда, в школьном дворе, так и сейчас.

— И чего же я, по-твоему, боюсь?

— Что найдут. Ты боишься, что тебя найдут.

— Тьфу, черт! Да хоть бы и так! Я вернулся бы в свою комнату на тридцать шестом этаже, преисполненный спокойствия за собственную шкуру. Теперь доволен?

Вот только жаль, что ничему этому не суждено было случиться. Ни совместному смеху, ни шлепку ладоней, ни рассказу о Милонгере, ни спокойствию. Потому что Орех так и не признался.

— Какой Жуглан?