Алекс Тарн - Гиршуни

Вокруг Норы всегда формировался небольшой круг остроумцев и умников, непременно образующийся в любой студенческой компании — возможно, благодаря ее особенной манере реагировать на шутки — ленивой и медлительной, как и все прочие норины реакции. Известно, что хохотушки, готовые заливаться смехом по любому поводу, быстро приедаются интеллектуальному шутнику… то ли дело, когда в качестве награды за каламбур получаешь сдержанную многосмысленную улыбку, а то и просто понимающе-лукавый взгляд из-под ресниц. Не уверен, что Нора действительно вникала в суть ведущихся вокруг нее разговоров, но соответствующие моменту гримаски она умела производить мастерски.

Бедный же Грецкий был абсолютно неприспособлен к кислотно-щелочной среде обитания записных остряков. Красавец и спортсмен, он естественно тянулся ко всему здоровому — например, к розовому, пахнущему сексом и молоком мясу, а к подобным кружкам даже не приближался. Он предпочитал результативное общение с вышеупомянутыми забракованными хохотушками и, как я сейчас понимаю, правильно делал. Возможно, язык хохотушек не слишком годился для умной беседы, зато прекрасно подходил для других, намного более увлекательных применений.

Однако в случае с Норой положение кардинальным образом менялось. Чтобы добраться до нее, Ореху неминуемо требовалось миновать… да что там «миновать» — хотя бы ввинтиться в узкий круг остроумцев. Что он и пытался сделать, терпя при этом оглушительные, звонкие, как пощечина, неудачи. Нужно ли говорить, что спесивые «интеллектуалы» отыгрывались на нем по полной программе, соревнуясь в беспощадности ударов! А он… он терпел, что тоже совершенно не соответствовало его обычной заносчивой драчливости. Случалось, что Орех втаптывал людей в землю за куда меньшие прегрешения, а тут — всего лишь кривил рот в жалком подобии улыбки.

Глядя на него такого, я неизменно испытывал неловкость — почему-то весьма неприятную для меня. А ведь по логике вещей должен был бы злорадствовать: самого-то меня из «интеллектуального круга» не гнали. По всем приметам я уже тогда походил на них — хотя бы узостью плеч, серостью лица и философским покашливанием в облаке сигаретного дыма. Мне полагалось ненавидеть Грецкого Ореха так же, как ненавидели они — за его силу и здоровье, за его мужественную драчливость, за чеканную красоту профиля, за элегантную непринужденность, с которой он добывал и транжирил деньги, за фантастическую легкость, с которой он укладывал в постель самых неприступных красавиц. Но вот поди ж ты, его унижение не только не радовало меня, но, скорее, даже оскорбляло…

Почему? Неужели мы когда-нибудь дружили? — Нет-нет. Никогда. Хотя — если уж разбираться, то до конца — одно время я входил в его свиту. Еще в школе. Наверное, это продолжалось года три — с четвертого по шестой класс, а потом как-то рассосалось. Наверна, так. Пользуясь тогдашней дворовой терминологией, мы с Орехом были кентами. Практически это означало, что я, в числе прочих кентов, сопровождал его по дороге из школы домой. Думаю, что со стороны мы напоминали стаю мелких собачонок, возглавляемую породистым догом. Борьбой Орех начал заниматься в восьмилетнем возрасте и с тех пор постоянно искал применения своим боевым возможностям. Кенты ему требовались в качестве восторженных зрителей.

Мы выходили на пустырь, и Грецкий начинал оглядываться в поисках потенциального противника. Нужно отдать ему должное — обычно он выбирал себе кого-нибудь постарше и посильнее, но, если таковые не попадались, не брезговал и мелюзгой вроде нас. Как правило, схватка заканчивалась быстро: несчастная жертва, задушенно попищав в железных ореховых объятиях, взлетала вверх и, мелькнув в воздухе ногами, с размаху шлепалась на землю. Кенты, то есть мы, издавали победный клич и собирались вокруг гордого победителя, уважительно похлопывая его по спине и поздравляя с очередной викторией.

Сейчас, оглядываясь назад, я могу прекрасно понять Ореха — им двигал исключительно спортивный интерес. Но что заставляло нас… а впрочем, почему «нас»?.. — что заставляло меня быть ореховским кентом? — Трусость. Трусость и подлость — вот что. Что достойнее — служить в свите сильного или оставаться в одиночестве слабости? Первый защищен своим положением, выступает смело, глядит открыто; второй дрожит от страха и ходит потупясь. И тем не менее, из этих двоих первый — трус и подлец, а второй — гордец и смельчак. Вот ведь как странно, не правда ли?