Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

Еще долго после этого случая Фотини, Анна, Мария и другие дети, которые были на берегу вместе с ними, жили под впечатлением случившегося. В одно мгновенье, короткое, как прыжок камушка по воде, беззаботный мир их детства сменился другим, намного более мрачным.

Несмотря на то что жизнь мужчины, застреленного в считанных метрах от берега, ничего не значила для большинства жителей Плаки, ненависть, которую они испытывали к немцам, после этого случая усилилась. Эта трагедия вновь открыла им глаза на жестокие реалии войны и заставила осознать, что деревня так же беззащитна перед ее ужасами, как любой другой уголок охваченной пожаром Европы. При этом сельчане отреагировали на событие по-разному. Для большинства из них единственной силой, способной восстановить мир на земле, был Бог, и окрестные церкви заполнились людьми, молящимися о прекращении войны. Некоторые старики, например бабушка Фотини, теперь проводили в обществе священника столько времени, что от них постоянно исходил запах ладана.

– Бабушка пахнет, как церковная свечка! – повторяла Фотини, пританцовывая вокруг старушки, которая в ответ лишь снисходительно улыбалась единственной внучке. И пусть Бог, похоже, ничего не делал, чтобы помочь грекам победить в войне, пожилая женщина все равно была твердо убеждена, что он на их стороне, а когда до нее доходили рассказы о разрушении и осквернении церквей, то это лишь укрепляло ее веру.

Панегирии, то есть дни святых, отмечались с прежним размахом. Священники даже чаще, чем раньше, снимали иконы со стен и устраивали крестные ходы, сопровождавшиеся какофонией звуков труб и барабанов местного духового оркестра. Возможно, этим праздникам не хватало изобилия пищи и фейерверков, но после того как святыни возвращались в церкви, люди, как и раньше, пускались в неистовые пляски и пели с ничуть не меньшим, если не с большим, чем в довоенные времена, пылом. Гнев и недовольство продолжающейся оккупацией смывались потоками лучшего вина, но после того как наступал рассвет, принося с собой отрезвление, люди видели, что в мире ничего не изменилось. Те, вера кого не была крепка как гранит, все чаще стали задаваться вопросом, почему Бог не отвечает на их молитвы.

Заметно было, как удивляют немцев эти странные религиозные празднества, но у них хватало ума не запрещать их. Впрочем, испортить людям праздник оккупанты были готовы всегда: это были то допросы священника прямо перед началом церемонии, то обыски домов в самый разгар танцев.

В церкви Спиналонги каждый день горели свечи за страждущих на Крите и во всем мире. Островитяне хорошо понимали, что их сограждане живут в постоянном страхе перед немецкими репрессиями, и молились за скорейшее окончание войны.

Доктор Лапакис, веривший в силу медицины намного больше, чем в божественное вмешательство, тоже начал постепенно утрачивать веру. Он понимал, что из-за войны исследования и тестирование лекарств были практически заброшены. Доктор не раз писал Кирицису в Ираклион, но поскольку обычно на эти письма не было ответа, то пришел к выводу, что его коллега занимается более неотложными делами, и настроился ждать конца войны. Постепенно Лапакис довел еженедельное количество посещений Спиналонги до шести: некоторым из больных требовался постоянный медицинский уход, и Афина Манакис уже сама не справлялась. К числу таких пациентов относилась и Элени Петракис.

Гиоргис навсегда запомнил день, когда, приехав на остров, увидел вместо стройной фигуры жены плотную фигуру ее подруги Элпиды. Сердце его бешено забилось. «Что с Элени?» – без слов кричало оно. Это был первый случай, когда жена не вышла его встречать.

Элпида заговорила первой.

– Гиоргис, не волнуйтесь, – произнесла она, стараясь держаться уверенно. – С Элени все хорошо.

– Тогда где она?

В голосе Гиоргиса прозвучал охвативший его страх.

– Доктор Лапакис на несколько дней положил ее в больницу. Он сказал, что надо внимательно понаблюдать за ее горлом, пока состояние не улучшится.

– А оно улучшится? – спросил Гиоргис.

– Я на это надеюсь, – ответила Элпида. – Я уверена, врачи делают все, что в их силах.

На самом деле никакой уверенности у женщины не было и близко: она знала об истинном состоянии Элени ничуть не больше, чем сам Гиоргис.

Оставив на берегу все, что привез, Гиоргис поплыл обратно в Плаку. Была суббота, и Мария сразу обратила внимание, что отец вернулся намного раньше, чем обычно.