Виктория Хислоп - Остров. Тайна Софии

Конец наступил через два или три часа: воздух просто перестал поступать в распухшее горло, и попытка Элени сделать очередной вдох оказалась тщетной.

В такой ситуации самое лучшее, что мог сказать врач охваченным скорбью родным, было «Ваш любимый человек умер мирно». Это была неправда, которую Лапакис произносил много раз и которую ему предстояло выговорить еще не однажды. Он торопливо вышел из больницы: к приезду Гиоргиса ему хотелось быть на берегу.

В море между островом и Плакой уже покачивалась на высоких мартовских волнах лодка Гиоргиса. Пожилого рыбака удивило, что доктор Лапакис уже дожидается его: обычно ему приходилось ждать своего пассажира. Потом он обратил внимание на то, что доктор Лапакис держится как-то необычно, и занервничал.

– Вы не спешите? Давайте немного побудем здесь, – предложил Лапакис, понимая, что ему следует сообщить печальную новость прямо сейчас, чтобы дать Гиоргису возможность хоть немного прийти в себя перед встречей с дочерьми.

Он протянул руку, помогая Гиоргису выйти на берег, после чего сложил руки на груди и опустил взгляд. Носком туфли он нервно подбивал камешек на земле.

Еще до того как доктор заговорил снова, Гиоргис понял, что его надеждам не суждено было сбыться.

Они присели на низенький каменный парапет вокруг группы сосен и стали смотреть в море.

– Она умерла, – тихо произнес Гиоргис.

Он догадался о том, что произошло, не только по теням, которые легли на лицо Лапакиса под конец трудного, исполненного печали дня: сердце подсказало ему, что Элени больше нет на острове.

– Мне очень жаль, – ответил доктор. – Мы ничего не могли сделать. Она умерла мирно.

Он обнял Гиоргиса за плечи, а тот, опустив голову, заплакал горькими слезами, которые капали на его забрызганные сапоги и пыльную землю.

Мужчины сидели так долго, почти час. К семи часам небо начало темнеть, воздух стал свежим и прохладным, а слезы Гиоргиса иссякли. Теперь он ощущал только опустошение и странное облегчение, которое снисходит на скорбящих, когда первые, самые большие волны горя уходят.

– Наверное, девочки уже беспокоятся, что меня нет, – сказал он. – Нам надо возвращаться.

Они уселись в лодку и сквозь сгущающуюся тьму поплыли навстречу огонькам Плаки. По пути Гиоргис признался Лапакису, что скрывал от дочерей, насколько тяжелым было состояние Элени.

– Вы поступили абсолютно правильно, – поддержал его доктор. – Еще месяц назад я верил, что она может победить в битве с болезнью. Надеяться никогда не поздно.

Гиоргис пришел домой намного позже, чем обычно, и дочери действительно заметно волновались из-за его отсутствия. В ту же секунду, как он вошел в дом, они поняли, что случилось нечто ужасное.

– Что-то с мамой, да? – с ходу спросила Анна.

Лицо Гиоргиса исказилось гримасой боли, и он схватился за спинку стула. Мария подошла и положила руки ему на плечи.

– Садись, отец, – сказала она. – Расскажи, что произошло.

Гиоргис сел за стол и попытался успокоиться. Прежде, чем он заговорил, прошла пара минут.

– Ваша мама… умерла…

Последнее слово он едва смог вытолкнуть из горла.

– Умерла! – вскрикнула Анна. – А мы даже не знали, что она умирает!

Старшая из дочерей Элени никогда не признавалась даже самой себе, что болезнь матери может иметь лишь одно, неизбежное последствие. Решение Гиоргиса не рассказывать девочкам, как быстро ухудшается состояние Элени, привело к тому, что ее смерть стала для них громом среди ясного неба. Им вдруг показалось, что мать умерла дважды, и горе, которое они испытали пять лет назад, вернулось вновь, еще более сильное, чем прежде. Анна стала старше и несколько мудрее, чем была, но ее первой реакцией был гнев на отца за то, что тот никак не предупредил их о приближающейся катастрофе.

В течение пяти лет девочки представляли себе мать по фотографии Гиоргиса и Элени, висевшей на стене над печью. У них остались лишь общие воспоминания об Элени, о материнской доброте и устоявшемся порядке, когда все идет своим чередом. О том, какова Элени на самом деле, они давно забыли, в их головах теперь жил ее идеализированный образ в народном костюме: в длинной пышной юбке, узком переднике и роскошной салтамарке, вышитой блузке с рукавами, разрезанными до локтя. На фотографии у Элени была улыбка на лице и длинные темные волосы, заплетенные в косу и обернутые вокруг головы, – словом, типичная красавица с острова Крит, навеки запечатленная в расцвете своей красоты. Необратимость материнской смерти девочкам только предстояло постичь. Они всегда лелеяли в душе надежду, что она вернется, и по мере того как разговоры о лекарстве от лепры становились все более настойчивыми, эта надежда крепла. А теперь такой вот поворот…