Хавьер Мариас - В час битвы вспомни обо мне...

Я никак не мог понять, что заставило Селию (если это Селия) пойти на панель. Недостатка в деньгах у нее не было. Тогда что? Избыток легкомыслия? Жажда острых ощущений? А может быть, ее толкнула на это месть? Может быть, она хотела наказать меня? Она знала: мне будет больно узнать, что друзья Руиберриса встречали ее в подозрительных барах и что сам Руиберрис снял ее однажды на ночь, встретив в одном из таких заведений. А сейчас она могла отомстить мне сполна, если я был я, а она была она (она тоже могла сомневаться, я ли это: сам человек не замечает, как он меняется, я не замечаю, как меняюсь, и вполне вероятно, что я уже не тот, каким она меня помнит). И эта месть заключалась в том, чтобы роднить меня с кем попало, с незнакомыми мне мужчинами, о которых я никогда не узнаю, кто они и сколько их было – этого не знает даже она сама (если только не ведет им счет, не записывает их в свой дневник и не спрашивает, как их зовут – хотя вряд ли они скажут ей правду).

– Как тебя зовут? – спросил я проститутку, когда мы доехали до конца улицы Кастельяна и уже поворачивали назад.

– Виктория, – солгала она, если это была Селия, а возможно, она солгала, даже если она была не Селия. Но если это была Селия, то в ее лжи сквозила ирония, злой умысел, может быть даже насмешка, потому что имя, которое она назвала, это женский вариант моего имени. Она достала из сумочки жевательную резинку. В машине запахло мятой.

– А тебя?

– Хавьер, – солгал я в свою очередь и подумал, что так я поступил бы в обоих случаях: если бы она оказалась Селией и если бы не оказалась ею.

– Еще один Хавьер, – сказала она. – Или в этом городе живут одни Хавьеры, или вы все хотите, чтобы вас звали именно так. С чего бы это?

– Кто это «все»? – спросил я. – Твои клиенты?

– Все мужики, все, понятно? Ты что, думаешь, что я, кроме клиентов, никого и не знаю?

В ней была какая-то жесткость, чего не было и нет в Селии, так что если это была Селия, то она очень искусно притворялась. А может быть, она стала такой за то время, что мы не виделись? Уже месяц или два (возможно, даже четыре или пять), как я не видел ее и не говорил с нею, – за это время можно набраться всякого. Или, подумал я, она просто разозлилась на меня за то, что я с такой легкостью ее снял, да еще и заплатил вперед, – наверное, сейчас она мучается загадкой: случайно я ее пригласил, или потому, что узнал, или потому, что часто пользуюсь услугами проституток, и она просто не знала этого, когда мы были женаты?

– Я так не думаю, что ты, извини. У тебя и семья, наверное, есть?

– Есть где-то, я с ними не общаюсь. О них меня не спрашивай! – И добавила сердито: – У меня много знакомых, знаешь!

– Все, все, прости! – сказал я.

Разговор не клеился. Я решил молчать. Иногда мне казалось, что это точно Селия и что лучше нам перестать притворяться и поговорить открыто, но тут же я ясно видел, что это не она, что эта женщина просто необыкновенно похожа на Селию, словно это Селия, но прожившая совершенно другую жизнь, словно ее когда-то – еще в колыбели – подменили, как в сказках или в трагедиях из жизни королей: лицо то же, но воспоминания другие, другое имя и другое прошлое, в котором не было меня (может быть, прошлое той маленькой цыганки, которая сидела на куче рухляди на тележке, запряженной мулом, мадонны старьевщиков, которая уворачивалась от веток старых кривых деревьев и на которую из окон второго этажа двухэтажного автобуса смотрели, жуя резинку, девочки из обеспеченных семей? Но вряд ли: она для этого слишком молода.).

Хотя объяснить это не так уж и трудно: граница зыбкая, не заметишь, как окажешься по ту сторону времени, за его черной спиной – сколько раз мы читали об этом в романах, видели это в жизни, в театре и в кино. Писатели, превратившиеся в нищих мудрецов; короли, оставшиеся без королевства, и короли, попавшие в рабство; принцы, брошенные в темницы и задушенные подушками; банкиры, кончающие жизнь самоубийством, и красавицы, ставшие уродинами после того, как им плеснули в лицо медным купоросом или полоснули ножом; вчерашние кумиры, подвешенные за ноги, как свиньи; дезертиры, сделавшиеся богами, и преступники, причисленные к лику святых; гении, отупевшие от пьянства, и коронованные паралитики, соблазняющие первых красавиц; любовники, убивающие тех, кто их любит. Граница очень зыбкая – не заметишь, как окажешься именно на той стороне, на которой меньше всего хочешь оказаться, нельзя удержаться на грани – все равно окажешься либо с одной стороны, либо с другой, достаточно сделать шаг, достаточно даже этого шага не делать.