Хавьер Мариас - В час битвы вспомни обо мне...

– Тебе не страшно садиться в машины к незнакомым мужчинам? – снова спросил я, но теперь мой вопрос был вызван беспокойством за Селию (и за Викторию, но за Викторию меньше). – Ведь никогда не знаешь, на кого нарвешься?

– Страшно, конечно, но что делать? Да я об этом не думаю. И почему мне должно быть страшно? – в ее голосе мне послышались тревожные нотки, и я заметил, что она смотрит на мои руки (я не снимал их с руля). Ее сарказм вдруг куда-то пропал. Мы заговорили о страхе, и ей стало страшно. К тому же она никак не могла понять, куда я клоню. Как легко посеять в чужой душе зерно сомнения или страха, как легко внушить какую-то мысль! Мы так легковерны, иногда человеку достаточно только кивнуть или сделать вид, что ему известна наша тайна, и, заподозрив, что другой нас подозревает, мы можем нечаянно выдать себя с головой, вместо того чтобы хранить свой секрет. Сейчас Селия или Виктория боялась меня, и я понимал Викторию, но не мог понять, чего боялась Селия. Впрочем, я, наверное, понимал: возможно, она заподозрила, что я подозреваю ее в том, что она просто мстила мне, родня меня без моего ведома и без моего согласия со множеством незнакомых мне мужчин. Может быть, она собиралась породнить меня с самим собой? Породнить Хавьера с Виктором? На это я согласие дал.

Нет, конечно же, тебе нечего бояться, – Рассмеялся я, но не был уверен, что мои слова прозвучали убедительно: я уже заронил страх в ее душу – женщины знают: единственное, чего они могут добиться от мужчины, – это небольшая уступка, уступка сильного слабому, добровольная и временная – и в любую минуту мужчины снова могут заявить свои права.

– Зачем ты спрашиваешь, не страшно ли мне садиться в машину к незнакомому человеку, если я только что села к тебе? – Ее саму испугал ее страх, она спешила избавиться от него, не дать ему овладеть ею. Она снова сунула жвачку в рот. – Хочешь меня напугать? Тебя ведь я тоже не знаю.

«Зачем она подчеркивает очевидное, если я – это я, а она – это Виктория?» – подумал я. Сейчас я мог видеть ее лицо, плохо освещенное желтоватым светом фонаря, светившего сквозь густые ветви, – лицо Селии, у которой было другое имя. Селии было сейчас двадцать шесть, а Виктория выглядела немного старше, ее лицо словно предупреждало: таким будет лицо Селии через несколько лет – первые морщины, в глазах усталость и страх: эта женщина уже ничего не ждет от жизни. Слишком много косметики для ее лет, одежда, которая скорее подчеркивает, чем скрывает, грудь обтянута белым боди, ноги обнажены, короткая юбка превратилась в тряпку – Виктория слишком часто садилась в ночные, совершенно для нее одинаковые, машины, а потом, возможно, вставала на колени или даже на четвереньки; выражение лица то испуганное, то злое – эта женщина долгое время нравилась мне, и сейчас этот ее блестящий плащ, ненасытный рот, даже ее грубость, снова пробудили во мне желание.

В ее глазах была темная ночь, а еще – страх перед моими руками, перед моим желанием и перед неизбежностью того, что сейчас я начну приказывать. Моя рука, которой она боялась, легла ей на бедро, на полоску кожи между чулком и юбкой. Я погладил эту полоску.

– Не знаешь? – спросил я и, взяв ее другой рукой за подбородок, повернул ее лицо к себе так, чтобы она смотрела мне в глаза. Она инстинктивно опустила взгляд, и я сказал: – Посмотри на меня, ты меня не знаешь? Не знаешь?

Она высвободилась, дернув подбородком, и сказала:

– Слушай, ты что? Я тебя в жизни не видела. И не надо меня пугать. Знаешь, всех не упомнишь, но с тобой я точно никогда не была и не уверена, что буду, если так дальше пойдет. Что тебе в голову взбрело?

– Как ты можешь быть в этом уверена? Откуда ты знаешь, что не была со мной? Ты сама сказала, что всех не упомнишь, – для таких, как ты, все мужчины похожи друг на друга. Может быть, ты даже стараешься не смотреть им в лицо – так ты можешь думать, что ты всегда с одним и тем же мужчиной: с твоим женихом или с твоим мужем? Может быть, ты замужем или была замужем?

– Был бы у меня муж, я бы этим не занималась. И вообще, все наоборот: мы смотрим вам в лицо, смотрим очень внимательно, чтобы снова не пойти с вами, если вы оказались свиньями или если с вами опасно иметь дело. Когда ты с мужиком в первый раз, ты всегда рискуешь, но во второй раз – ты сама виновата: знала, на что шла. Вас, мужиков, с первого раза видно. Так что давай, говори, чего ты хочешь, и покончим с этим. – Тон, которым были сказаны последние слова, был примирительным.