Владимир Торчилин: Университетская история

— Джим, — вдруг спросил Андрей адвоката совершенно неожиданно для самого себя, — положа руку на сердце, зачем, по-вашему, она это делает?

Адвокат понял вопрос сразу. Он с каким-то даже сожалением посмотрел на Андрея, помолчал и только потом медленно заговорил, как бы пробуя каждое слово на вкус перед тем, как его произнести:

— Видите ли, Эндрю, я все-таки человек старой и традиционной закваски, хотя в качестве адвоката повидал всякое. И мне кажется, что я вас понимаю. В конце концов, примерно таким же образом я когда-то уговорил свою жену выйти за меня замуж. Только это было не в лаборатории, а в библиотеке, где мы оба подрабатывали, пока учились на юридическом отделении. И никому и в голову не пришло, что в моей настойчивости есть что-то для нее обидное. Но времена меняются. Я ведь вам уже говорил, что каких только флуктуации в общественной морали за последние тридцать лет не было — от шведской семьи до недопустимости сделать комплимент женщине. Отчасти тут и адвокатское сословие виновато — юристов становится всё больше, а зарабатывать всем надо, вот некоторые и изобретают то, что принято называть новым юридическим пространством. А попросту — новые способы вчинять иски и получать гонорары. Вы ведь тоже для того, чтобы получать финансирование, всякие темы выдумываете, пусть даже и не очень нужные, но внешне выигрышные — какая разница? Да и политики не прочь такими вещами попользоваться, ведь половина-то избирателей — женщины. Почему бы тогда и не подыграть феминистским организациям, если от них многое зависит? И, как всегда, самые большие католики оказываются именно в провинции вроде нашей. В столицах эта волна как будто немного на спад идет, хотя к прежним манерам всё уже никогда не вернется, а у нас пока в полную силу бушует. Вы извините, что я не совсем на ваш вопрос отвечаю. Я ведь понимаю, что вам на теорию наплевать, вам важно понять, почему ваша Дебора так с вами обошлась. Но я хотел дать вам общее видение, которого вы, как это ни странно — впрочем, чего с вас, ученых, брать! — и вовсе, похоже, не имеете. А с Деборой ситуация, по-моему, довольно простая. Прежде всего, как это вам ни обидно, она вас не любит. Нисколько. Вы ей совершенно посторонний и безразличный человек. Начальник и начальник. В конце концов, вы сами мне говорили, что в этом университете вы уже третий, у кого она работает. И при этом она почти на десять лет моложе. То есть взрослела уже в годы, когда у нас в стране сложилась такая юридическая система, что стало ясно — с помощью стандартного набора методов ту или иную компенсацию можно получить за всё. Упали на тротуаре напротив чьего-то дома — в суд на хозяина, чтобы лучше лед с тротуара скалывал; неудачи в жизни — в суд на родителей за то, что плохо с вами в детстве обращались. Тем более, что мы все здесь — ну, почти все — к деньгам относимся очень серьезно. Зачем же отдавать то, что само в руки идет и к тому же совершенно законным образом? Вот в такой ситуации вы себя и подставили. Но я думаю, что впридачу к общей атмосфере у вашей Деборы, во-первых, несколько пониженная эмоциональность, а во-вторых, очень изобретательные друзья и подруги. Будь она больше женщиной, так она и без всякой любви могла бы вам посочувствовать и уж никак не стала бы на вас зарабатывать. А тут еще такое количество умелых советчиков вокруг и полное понимание, что она ничем не рискует. В худшем случае откажут в компенсации — так она и на них в суд подаст за неспособность создать нормальную рабочую атмосферу и укрывание сексуальных домогательств. Так что вам еще, может быть, даже повезло, что так всё обернулось. А то уговори вы ее — всю бы жизнь маялись, а при разводе половину имущества потеряли бы! Вы извините, если вам всё это неприятно слушать...

— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Андрей, обнаруживший в словах Джима много общего с собственными мыслями, — вы-то тут причем? А за разъяснение спасибо, хотя за эти несколько дней я уже и сам кое-что понимать начал. Ладно, лишь бы сейчас этот кошмар поскорее закончился. Тогда и будем думать, как надо правильно жить в вашей замечательной стране. Ну, что — разъезжаемся, или вы еще меня потренировать хотите?

— Давайте разъедемся до завтрашнего утра, Эндрю, — усмехнулся Джим. — А то вы можете подумать, что я специально наши разговоры затягиваю, чтобы вам счет помощнее выставить, тем более что я сам вам только что самого себя и коллег своих в не самом лучшем свете нарисовал. А вы мне чем-то симпатичны, и не хотелось бы, чтобы вы обо мне плохо думали. Так что до завтра...