Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь

Впрочем, времени, созерцать творение Львова и размышлять, не было.

— Вот он! — это был голос Георгия, успевшего обойти вокруг храма. Поотставший от других Покровский пошел на голос. Вокруг были могилы и пока Арсений пробирался мимо них, его друзья успели поставить крест, прислонив его к стене храма.

Михаил, нагнувшись, словно опытный реставратор, осторожно и неторопливо просматривал каждый сантиметр креста.

— Хорошая работа. На века ставили…

Склонился еще ниже:

— Вроде все нормально.

И вдруг даже присвистнул:

— Ничего себе… Ребята, посмотрите!

Покровский не был специалистом в металлургии, но даже он понял, взглянув на основание креста, почему был так изумлен Михаил: оно было срезано ровненько-ровненько. Никакого скола нет даже в помине.

— Вот вам еще одно чудо, — Михаил поднялся, давая возможность отцу Леониду и Георгию подойти к кресту поближе. — Вы смотрите, смотрите. Поверьте мне, кое-что в этом деле я соображаю. Так срезать можно только лазером, но я не верю в пришельцев с лазерным оружием.

… Разумеется, в тот день ни отец Леонид, ни Покровский в Энск не поехали. У священника было с собой все необходимое, и они отслужили специальный молебен. И лишь после этого сделал свою вторую попытку поднять в арапчеевское небо крест неунывающий бородач. Арсений, стоя внизу, с восхищением глядел на этого немолодого уже человека, с отчаянной храбростью поднимающегося вверх. «Вот этот может упасть, но только не потому, что стоит на одном месте, как некоторые», — думал писатель. Неожиданно он встретился взглядом с отцом Леонидом. Тот улыбнулся и показал на Шапошникова:

— Ему еще от меня перепадет, но ведь молодец!

— Молодец, — согласился Покровский. — Все вы здесь…

— Отцы! — сверху раздался торжествующий бас Георгия. — Встал! Как будто всегда здесь и стоял!

— Так ведь всегда и стоял, — откликнулся священник, — только он, и никакой антенны.

— Никакой! — продолжал кричать Георгий.

А потом вдруг поцеловал крест и заплакал. И только по движению губ Арсений разобрал, что чуть слышно прошептал этот странный человек:

— Спасибо Тебе, Господи. За все.

В Энск они въезжали молча. Каждый, и священник, и писатель, думал о чем-то своем.

— Кстати, батюшка, — вдруг спросил Арсений, — а какой сегодня день?

— С утра была пятница, — улыбнулся отец Леонид, — впрямь забыли или шутите?

— Какие шутка? Я вот и сколько сейчас времени спросить хочу.

— А посмотрите вон туда… Нет, правее.

— Куранты? Без двадцати пять. Можно верить?

— Не сомневайтесь, время точнехонькое.

— Значит, мы сейчас в самом центре Энска. Думаю, где-то здесь должна быть редакция вашей местной газеты.

— Прямо к крыльцу подвезу. А что, знаете там кого-нибудь?

— Недавно познакомился. Некто Владимир Орлов…

— «Некто!» Тоже мне, сказали. Владимир Олегович совсем не некто. Мы с ним, точнее с его второй половиной, давнишние оппоненты.

— Не понял, батюшка. Вторая половина — это его жена?

— Он разведенный. Вторая половина…

Машина остановилась.

— Вот, Арсений Васильевич, приехали. Думаю, не последний раз мы к Георгию выбрались.

— Очень надеюсь на это, батюшка. И все же, про Орлова доскажите, пожалуйста.

— А что тут досказывать? В нем словно два человека живут. Да он и сам этого не скрывает, Двойником называет. Орлов — очень талантливый журналист, смелый человек. Его всегда читать интересно, жаль главный редактор в «Энской заре» мужик трусоватый, особо не дает Орлову развернуться. А второй, Двойник, эдакий меланхолик, вечно брюзжащий и только на дне, простите, бутылки, находящий отдохновение.

Затем отец Леонид словно осекся:

— Простите. Лишнего наговорил.

— Так это я расспрашивать начал, батюшка.

— Кстати, а давно вы с ним знакомы?

— Тогда уж с ними — и с Орловым, и с Двойником. Недавно познакомились… в одном заведении. Он мне на прощание рукопись свою дал…

— Вот как? И каковы впечатления, Арсений Васильевич?

— Да в том-то и дело, открыл первую страницу… Да вот она — с собой рукопись таскаю. Послушайте, батюшка: «Момент истины — лишь момент. Мелькнет и ускользнет. Темно и пусто. Вот завоют из пустых энских садов беспризорные псы. У человека тоска злее собачьей кобельканто. Нигде так тяжко осень не давит на душу, как в глухих российских уголках. Унылое оцепенение умами и просторами. И скребется мышью в подвалах сознания вопрос: вот еще год пройдет, а что дальше?» Ну, а у него дальше про силуэты энских храмов, которые теряются во мгле…