Виктор Милан: Ангел-хранитель

Августовское солнце превратило каждый зубчик молнии, вставленной в лоб высокого молодого человека, в сверкающую искорку. Так оно и должно было быть. Голова-на-Молнии патрулировал сельско-городской район, демонстрируя себя и требуя к себе уважения. Он дышал полной грудью, наполняя легкие утренними запахами лошадиного дерьма, помоев и горячего асфальта. Его окружал тот мир, которого он заслуживал.

В квартале Форрестер-900 возле Калифорнии он заприметил парочку граждан на складных стульях перед домом, который еще не до конца развалился. Одиннадцатилетняя девочка с раздутым животиком и ногами-палочками танцевала возле них, зазывая прохожих и задирая до головы халатик, сшитый из дерюжного мешка. Под халатиком на ней ничего не было.

Негодяи заметили его, подходившего в сопровождении двух солдат из Группы Содействия Общественности, Катаны и Монализы. Они окликнули ребенка и попытались спрятаться в доме. Поздно.

— Что мы здесь имеем? — спросил Голова-на-Молнии, одаривая их широкой улыбкой. — Пытаетесь продать эту маленькую девочку, ага?

Девчонка хихикнула и тоже ощерилась в улыбке. Большая часть коренных зубов у нее уже выпала, не успев вырасти.

Отец был высокий и поджарый, с бегающими голодными глазами.

— О нет, — торопливо проговорил он. — Это означало бы эксплуатировать вас так же, как и ее.

Его жена тоже улыбнулась Голове-на-Молнии. У нее были длинные тусклые волосы неопределенного цвета, разделенные на прямой пробор и обрамлявшие круглое лицо. На шее у нее висел медальон в виде медного полушария Земли с проволочными буквами «Люби Свою Мать». Этот медальон, а также ее дородность убедили Голову-на-Молнии в том, что эти двое должны увеличить свой взнос в пользу общественности.

— Истина заключается в том, — сказала она, — что Миа столь любвеобильна по природе, что должна делить с кем-то свою любовь. Даже с чужими.

— А в Островной Америке, в сущности, нет чужих, все свои, — перебил ее муж. Она пристально посмотрела на него.

— Разумеется, — продолжила она, — и если она разделит всю свою любовь с остальными, то для них это будет просто Общественное дело, разве не так?

Голова-на-Молнии улыбнулся еще шире. Они сошлись на пятидесяти процентах с выручки, и он двинулся дальше вниз по улице. Состоять в ГСО было круто: ты не просто стоял над законом, ты сам был закон.

Они не успели уйти далеко, когда зазвонили часы в кармане его кожаной куртки. Он выудил их оттуда. Это были большие блестящие часы на цепочке, не то что те цифровые штамповки, которые иностранцы навязывали бы людям, если бы не Великая Американская Стена. Он был единственный с Молнией, кто мог узнавать время по стрелкам.

— Черт, — пробормотал он. — Пора встретиться с моим социальным работником. Вы двое заканчивайте обход и не проявляйте предвзятости. Поняли? — Катана и Монализа кивнули, и он ушел.

— Что мы здесь имеем? — спросил Катана, копируя начальника. Он взял сморщенный от старости фрукт из ящика, стоявшего в грязном дворике деревенского дома, и подбросил на грязной ладони.

— Как написано, — сказал сутулый человек в серой майке, которая, возможно, была белой дней десять назад. — Апельсины. — Вообще-то надпись, сделанная от руки на корявой картонке, гласила «АПИСИНЫ».

Монализа посмотрела на него, прищурившись:

— Ты ведь не выращиваешь их на заднем дворе.

— Угу. — Катана раздавил фрукт. Желтая мякоть просочилась между пальцами. — Стало быть, мы контрабандисты?

Человек облизал губы сухим языком.

— Они только что из Делано.

— Иностранцы уже в соседнем квартале, — напомнила ему Монализа.

Из дома выскочила женщина, держа в руках ворох бумаг.

— Вот. У нас есть документы. Лицензии, заключение экологической комиссии, все законно.

Облизав пальцы, Катана принял документы.

— Здесь не сказано, что вы работаете на зарегистрированный, принадлежащий Америке концерн. — Он оглядывал пару с ног до головы.

— Вы знаете, что это означает, — сказала Монализа, в глазах которой светилось ласковое нетерпение. — Вы — предприниматели. — У нее это прозвучало как «пред-приятели».

— А это означает, — сказал Катана, хватая дядьку за серую майку, — что мы тебя сейчас немножко почистим.

Гнилая ткань затрещала. Однако майка оказалась достаточно крепкой, чтобы подтянуть бедолагу поближе к занесенному кулаку Катаны.

И тут кто-то схватил его за запястье.

— Болтон, — сказал Голова-на-Молнии, влетая в кабинет, расположенный в укрепленном Судебном Комплексе Честера, с рукой, протянутой для рукопожатия. — Дружище.