Виктор Лихачев - Единственный крест

А потом вдруг все исчезло. Певцы, сцена, зрители. Мне стало страшно, я не знаю, куда идти. И вдруг слышу, как тонкий детский голосок выводит:

— Сон сбылся?

— Не пойму. По крайней мере, не до конца.

— Опять уедешь? Сон догадывать?

Сидорин засмеялся.

— Нет, просто жить.

— Человеком?

— Слава Богу, да. Но ты, отец, не думай, мы ведь не прощаемся, — будешь еще детей моих уму разуму учить.

— Так я и не отказываюсь. А тебе совет хочу дать.

— Слушаю.

— Помнишь, как ты Алису к себе приручил?

— В смысле, девушку?

— В смысле, волчицу. Бестолочь! Когда она щенком бегала — проблем не было. А когда подросла, помнишь?

— Ты что имеешь в виду?

— А то! Посоветовал я тебе: избей ее за малейшую провинность, за непослушание. Как ты со мной спорил.

— Вспомнил. Уломал ты меня…

— А ты ее!

— Она даже обмочилась.

— И стала твоя!

— Ты хочешь, чтобы я Лизу ремнем выдрал?

— Тьфу на тебя! Другого хочу: мира в вашей семье. Думаешь, почему в нынешних семьях мира нет?

— Почему?

— А потому, что семьи вроде герба российского стали — о двух головах.

— Это плохо?

— Это неправильно! С двумя сердцами жить можно, а с двумя головами — нет.

Искренне жаль было Сидорину погибшего Исаева, не радовался он гибели Львовского, хотя прекрасно понимал, что тогда, на занесенной лесной тропе место оставалось только для одного из них. И все-таки домой Асинкрит летел, словно на крыльях. В его голове родился план: первым делом он идет в детский дом за Лизонькой, затем они оба закупают продукты и готовят шикарный ужин. Лиза придет — и ахнет. Сидорин так отчетливо представил картину грядущего ужина, что у него даже потекли слюнки.

Асинкрит почти бегом побежал в детский дом. Решил зайти к Рыбкину — дверь кабинета директора была закрыта. Поднялся в группу Лизоньки — знакомых воспитательниц не увидел. Вышла совсем молоденькая девушка, судя по всему практикантка.

— Вам кого?

— Лизу Иванову.

— А ее уже забрали.

— Вот как? Отлично!

Нисколько не сомневаясь, что за девочкой пришла Лиза, Сидорин повернулся — и услышал в спину:

— Ее навсегда забрали. Больше Лизоньки у нас не будет.

Сердце Асинкрита забилось сильно-сильно. Переспросил, уточняя:

— Молодая женщина забрала? — он даже нашел силы улыбнуться, — глаза в пол-лица…

— Что вы, совсем наоборот, — взмахнув руками, засмеялась девушка, — это старая женщина была — лет сорок, сорок пять. А с ней дядечка, лысоватый такой.

— Маленький?

— Я бы не сказала…

— А женщина в очках?

— Точно.

Что-то внутри Сидорина оборвалось. Судя по описанию, Лизу забрали супруги Брэдфорд из штата Висконсин, которым девочка приглянулась во время их первого визита в Россию. Тогда не обошлось без Рыбкина и Львовского, но что сейчас об этом говорить. Выходит, американские аргументы оказались сильнее доводов коренных русаков Асинкрита и Лизы…

Когда к нам приходит беда, первая наша реакция — неверие: это просто недоразумение. С нами такого случиться не может. Сидорин не являлся исключением. Он брел, опустошенный, по городу, и не верил, что больше не увидит своей маленькой Лизоньки. Разве это справедливо, честно, правильно? А как все это переживет Алиса?

…Весь день Сидорин ходил по грязно-белом улицам. Под ногами хлюпала сероватая жижа, хлопья снега падали сверху. Белое моментально становилось сначала серым, затем грязным. В голове дятлом стучало: «Несправедливо. Несправедливо. Несправедливо». Он зашел в магазин, взял шоколадку и небольшую бутылку коньяка. Вышел на набережную, долго, до слез в глазах смотрел на церквушку на противоположном берегу реки, затем открыл бутылку и выпил залпом ее содержимое. Горячая волна пролилась по желудку. А еще через пять минут Асинкрит согласился с Блоком, который когда-то написал:

Ты право, пьяное чудовище,

Я знаю — истина в вине…

— В коньяке, — поправил поэта разом захмелевший Сидорин. Он вернулся в магазин — и все повторил сначала: купил шоколадку, коньяк, вышел на набережную, долго смотрел на церквушку, выпил все залпом, медленно закусив выпитое шоколадкой.

Ему стало еще лучше. Боль не прошла, но зато пришла спасительная мысль: если Господь попустил Лизе уехать в далекую Америку, может, это потому, что девочке там будет лучше? Ей сделают операцию. Она еще слишком мала, а потому легко впишется в американскую жизнь. А здесь, в России, что ее ждет?