Михаил Васильев - Остров

— Не тебя, а вас, — хмуро поправил Цукерман.

— И вас тоже.

— … твою мать, — вдруг добавил по-русски капитан.

— Что он сказал? — Очнувшийся Демьяныч в недоумении завертел головой.

— Насчет прописки вроде бы, — пояснил Кент. Повернулся к Цукерману. — А сейчас… сейчас про что говорит? Не разберу никак. Очень плохой английский.

— Мало ли чего он говорит. Этот скажет… В общем, может и дадут вам американское гражданство. Это ваше спасение — сидите смирно и дадут.

— Не верю, — возражал Чукигек. — Не верю, как говорил Станиславский… Великий кинорежиссер… Пока, интендант! — крикнул он вслед уходящему. — Надеюсь, встретимся в аду.

— Гандон штопаный, — пробурчал Демьяныч. — Думал, американы умные, а этот еще хуже меня.

— Дураки, — поддержал Чукигек. — Я сам дурак, вижу, — непонятно добавил он.

Кент подобрал окурок Цукермана, достал спичечный коробок с голой бабой на этикетке:

— Хоть бы покурить дал… Угостил, жлоб… Они, значит, будут здесь жить, процветать, а мы будто так: нарисованы на декорации, сливаемся с фоном.

— Я им не просто мешок с говном, я им человек, — кипел Пенелоп.

Мизантропы почему-то стояли, не уходя от берега. Отсюда, сквозь реденькую, пощаженную Аркадием, лесополосу, виден был его дом. В стороне, в зеленой болотистой луже, кишели большие речные черепахи, сейчас показавшиеся похожими на гигантских жуков, — страшно кусачие, как знал Мамонт.

"Говорят, что американцы болеют и околевают в джунглях", — почему-то подумал он с какой-то неясной надеждой.

— Отменят нас здесь совсем, — сказал вдруг, стоящий впереди, Кент. Оглянулся на лужу. — Вот умрешь, а в следующей жизни переселится душа в такую вот дрянь. Будешь в этом болоте прозябать пожизненно.

— Вот все про тюрьму рассказывают, — некстати высказался Чукигек. — А мне не довелось. Теперь что, и меня со всеми?..

— Тебя-то за что, — рассеянно заметил Кент. — Какие у тебя преступления, помимо бытового онанизма. Ничего приключенского в этой тюрьме нет. Не надейся.

— Ну что встали? — сказал, наконец, Мамонт. "Сколько ни стой — пьяным не будешь", — собрался добавить он, но его опередил, сказал тоже самое, Кент.

Новый год. Сколько времени, какую изрядную долю жизни занимало когда-то ожидание лета. Мамонт остановился у бамбукового плетня, огораживающего двор Аркадия.

Дом перед ним изменился. Вокруг появилась веранда с основанием из дикого камня, рядом — сараи, амбары, может быть даже — лабазы. Посреди, образовавшегося из построек двора, — небольшая толпа мизантропов и в центре — ,возвышающийся над ними, массивный Аркадий в дранном махровом, бабьем причем, халате. Он почему-то тыкал пальцем в землю у себя под ногами — пыль, перемешанную с куриным пометом — и, кажется, о чем-то спорил, бил в нее ногой. Не обращая на них внимания, по двору кружил Демьяныч, щупал свежие доски стен. Подойдя ближе, Мамонт увидел, что теперь Аркадий совершает непонятные манипуляции лопатой, осторожно поддевая ею верхние пласты земли.

— Делу- время, но и потехе- час, — почему-то мрачно произнес кто-то рядом.

Под землей обнаружился верх здоровенной, видимо, бочки. Сейчас к ней с кувалдой подступал Квак, наверное, в надежде этот верх выбить. Аркадий, закончив копать, бегал, угрожающе размахивая каким-то черпаком, выстраивал всех в очередь.

— Белые вина идут к белому мясу, красные — к мясу красному, — опять начал Чукигек. — Тамарка, а правда, что у вас жареного человека называют длинной свиньей?

Тамайа молчал, чему-то хитро улыбаясь.

Обнаружилось, что мизантропы действительно бессознательно выстроились в очередь. Мамонт тоже оказался в ней. Перед ним — широкая, густо разрисованная цветными драконами, спина Тамайи, рядом — Чукигек. Вверху, в небе, полз черный двухголовый вертолет, тащил под брюхом то ли пушку то ли большой миномет на колесном ходу.

— Смотри-ка, взял Аркашка чеком, — шепотом ликовал за спиной Кент. — Принял, лох болотный. Наша теперь бочка. Гляди!

Кто-то впереди не сумел сдержать возглас:

— Во сосуд гигантский! Это уже не бочка. Это Бочка!

Составленные в очередь, мизантропы содрогнулись и рассыпались, все кинулись куда-то вперед. Окружили, появившееся посреди двора, озерцо, будто зачарованные застыли на берегу бочки, у кромки вина. Круглая черная поверхность блестела внизу.

— Тонкое вино, — произнес Чукигек бессмысленную фразу.

Яма, жерло бочки, чуть выступающее из земли, — все это было похоже на большой колодец. Неизвестно почему казалось, будто вертикальная шахта с вином уходит глубоко вниз, может быть на сотни метров.