Михаил Васильев - Остров

Со стороны Шанхая почему-то доносился стук барабанов. Где-то далеко иногда раздельно звучали хлесткие винтовочные выстрелы. С каждым днем на острове становилось все больше черных разведчиков, и они все более нагло вели себя.

— Шумят неразлучные враги. Кто в кого теперь стреляет? — это Мамонт бормотал как будто для самого себя, не рассчитывая на слушателей. — Неприятности, которые кто-то называет приключениями… И что заставляет этих вот добираться сюда, чтобы здесь умереть? И целей-то особо великих нет. Ладно мы, мизантропы, нас умирать вынуждают…

— И покрылся Терек, и покрылся Терек, — на ходу негромко напевал он услышанное недавно от Козюльского, — тыщами пострелянных, порубанных людей, — Заметил, что Квак подпевает ему.

— Любо, братцы, любо. Любо, братцы, жить… — своим тонким голоском пел неунывающий переводчик и, заметив ухмылку Мамонта, с готовностью заухмылялся в ответ.

— Ладно, живем, пока разрешают. Утешайся, что сейчас лучше, чем будет потом. Может привал? — предложил Мамонт. — Привал. Сегодня еще один выходной нам выделен.

Усевшись рядом со своим ведром, он окунул в него вспотевшее лицо.

"Все начинается тогда, когда чувствуешь, что неспособен ударить другого. Не можешь никого победить. Тогда пытаешься бороться и защищаешься словами, регулярно ощущая на себе, что так бороться и так жить невозможно."

— До сих пор самым крупным животным, которое я убивал, был таракан, — пробормотал он вслух. — За это и придется скоро ответить."

Веселый переводчик сидел рядом в бронежилете, одетом на тонкий голый торс, продолжал напевать песню, искажая мелодию на какой-то свой варварский лад.

Знакомое чувство пустоты внутри, еще одно предчувствие близкой смерти: ощущение, которое, к счастью, до сих пор его обманывало.

Стрельба вдали слышалась все чаще и вдруг взорвалась внезапным трескучим шквалом. Оказалось, что она стремительно приближается, послышались гулкие лесные голоса. Оглянувшись, Мамонт увидел как сверху по склону сыплются черные, все больше и больше, возникают один за другим.

— Бежим! Куда, дурак? — Квак почему-то побежал им навстречу. Почти сразу же прогремела короткая очередь из его пулемета.

— Эх! — Мамонт бросился назад, упал в какие-то кусты в невысокой впадине. Черные бежали все гуще, сверху, вокруг, никак не заканчиваясь. Никогда он не думал, что их здесь может быть так много. Вокруг скорчившегося Мамонта стучали сапогами, с треском ломились через кусты. Где-то опять звонко застучал пулемет Квака, потом там же послышался автоматный треск, все чаще и гуще, постепенно ставший остервенелой пальбой

Показалось, что все переместилось туда. На мгновение — Какое? — вокруг вроде бы никого не стало. Пробираясь сквозь заросли, напрямую, он вспомнил про мост над ущельем, здесь, рядом, решил, что сейчас надо бежать туда. Через мост этот он ходил к дому Наганы. Под ним в ущелье был навален всякий сухостой; принесенные приливом, поваленные деревья; вымытый водой со склонов кустарник; туда же бросали ветки и подрезанные вершины кофейных деревьев, которым не давали сильно разрастаться. Все это постоянно подмывало и поднимало приливом, прессуя в одну кучу; сверху, с моста, она казалась упругой и даже притягательной. Проходя по мосту, Мамонт обязательно воображал, что бы с ним случилось, если бы он упал туда.

Вот он опять оказался на мосту, здесь, на открытом месте, его почему-то еще никто не замечал. Возникла мысль, что это шанс: спрыгнуть и может быть уцелеть там, под этим мусором. Спрятаться. Сначала кинул вниз свою тяжелую американскую винтовку и, не оставляя себе времени испугаться, ухнул вниз, полетел. Долго, гораздо дольше чем надо, ощущая будущий удар. Падение оказалось жестче, чем он ожидал. От болезненного удара остановилось дыхание, под ним чавкнуло, ударил взрыв болотной аммиачной вони. Гора из веток оказалась чистой и сухой только сверху, под ней лежал слой полужидкой грязи. Мамонт медленно проваливался в эту вонючую трясину, мысленно матеря себя.

"Тоже смерть себе придумал, мудак!" — Сначала он пытался ломать и подсовывать под себя ветки, но от движений, от возни, еще быстрее погружался в грязь. Может использовать какое-нибудь дерево как шест и упереться им в дно? Где-то гремели выстрелы, не утихала неистовая пальба.

"Вот увидят меня сейчас, посмеются и пристрелят, пока я тут, в говне, барахтаюсь."

С отчаянием решил, что можно двигаться по этому ущелью в сторону моря, вниз, где этого мусора нет. Попытался сдвинуться, раздвигая бурелом, погружаясь иногда по горло и хватаясь за скользкое дерево. Обломки веток, будто деревянные крючья, цеплялись, держали за одежду. Долгий, неизвестно насколько еще долгий впереди, путь. Древесного мусора и грязи под ним все же становилось все меньше, но неизвестно может ли он выдержать такой путь, и сколько еще его осталось: мусора. Теперь он чувствовал, как ободрало его сучьями, непонятно даже, осталась ли на нем какая-то одежда. Потом наткнулся на что-то твердое, как оказалось, большой камень на склоне ущелья. Влез на него коленями, потом пополз по этому склону вверх, цепляясь за кусты и траву.