Винфрид Зебальд - Кольца Сатурна. Английское паломничество

Он ходил на яхте и дальше, в Северное море. И поскольку он всегда отказывался наряжаться для особо торжественных случаев, то и теперь не носил вошедших в моду матросок, предпочитая им старый сюртук и крепко сидящий на голове цилиндр. Единственной его уступкой внешней элегантности (требуемой от владельца яхты) было длинное белое боа из перьев. Известно, что он любил надевать его на палубе. Было видно издалека, как оно развевается за ним на ветру. В конце лета 1863 года Фицджеральд решил дойти на «Скандале» до Голландии, чтобы увидеть в Гаагском музее портрет юного Луиса Трипа кисти Фердинанда Боля, написанный в 1652 году. По прибытии в Роттердам спутник Фицджеральда, некий Джордж Манби из Вудбриджа, уговорил его для начала осмотреть огромный портовый город. И вот мы, пишет Фицджеральд, ездили целый день в открытом экипаже то туда, то сюда, так что я вообще перестал понимать, где нахожусь, и к вечеру смертельно устал. Второй день, в Амстердаме, прошел столь же неприятным образом, и только на третий день мы наконец, после всяких глупых происшествий, добрались до Гааги, но музей как раз закрылся до следующей недели. Фицджеральд, сильно измотанный суетой сухопутного путешествия, воспринял это как личное оскорбление, обругал тупоголовых голландцев, своего спутника Джорджа Манби и самого себя и в приступе ярости и отчаяния решил немедленно ехать в Роттердам и поднимать паруса. В те годы Фицджеральд проводил зимние месяцы в Вудбридже, где снимал несколько комнат у жестянщика на рынке. Часто видели, как он, ничего не замечая вокруг, бродит по городу в своей ирландской накидке и, по большей части (даже в дурную погоду), в домашних шлепанцах, а за ним по пятам следует черный Лабрадор Блетсо, подаренный ему еще Брауном. В 1869 году, после ссоры с женой жестянщика, которой казались подозрительными эксцентрические привычки жильца, Фицджеральд находит свое последнее пристанище — покосившийся крестьянский дом на окраине города. Здесь, по его словам, он устроился для заключительного акта. Его весьма скромные потребности с течением времени становились все скромнее. Он уже много десятилетий принимал только вегетарианскую пищу, потому что поглощение в огромных количествах полусырого мяса, которое его современники считали необходимым для поддержания жизни, вызывало у него отвращение. Теперь он почти полностью отказался от абсурдной, на его взгляд, готовки, пил только чай и не ел почти ничего, кроме хлеба и масла. В погожие дни он сидел в саду, где вокруг него порхали белые голуби, остальное время проводил у окна, откуда открывался вид на гусиный выгон, обрамленный подстриженными деревьями. И в таком одиночестве, судя по его письмам, он пребывал в поразительно хорошем настроении, даже если на него иногда нападали «синие бесы меланхолии» (так он их называл), которые много лет назад свели в могилу его сестру Андалусию. Осенью 1877 года он еще раз съездил в Лондон, чтобы послушать «Волшебную флейту» в оперном театре «Ковент-Гарден». Однако в последний момент он отказался от этого намерения из-за ноябрьского тумана, дождя и уличной слякоти. Все равно, писал он, «Ковент-Гарден» только испортил бы столь дорогие ему воспоминания о пении Малибран и Зонтаг. «I think it is now best, — писал он, — to attend these Operas as given in the Theatre of one’s own recollections» [61] Я полагаю, сейчас лучше всего посещать эти оперы в театре собственных воспоминаний (англ.). . Правда, вскоре Фицджеральд уже не сможет устраивать таких спектаклей-воспоминаний, потому что музыку, звучавшую у него в ушах, заменит непрерывный шум. Кроме того, у него значительно ослабло зрение. Теперь ему пришлось носить очки с синими и зелеными стеклами, и сынишка его экономки читал ему вслух. На фотографии семидесятых годов (единственной, которую он позволил сделать) он отворачивает лицо, потому что его больные глаза, как писал он своим племянницам, слишком сильно моргали при прямом взгляде в объектив. Почти каждое лето Фицджеральд на несколько дней ездил в Норфолк, в гости к своему другу Джорджу Краббу, священнику церкви в Мертоне. В июне 1883 года он отправился туда в последний раз. Мертон находится милях в шестидесяти от Вудбриджа, но поездка по железной дороге, которая при жизни Фицджеральда повсюду раскинула свою сложную сеть, вместе с пятью пересадками занимала целый день.

Что волновало душу Фицджеральда, когда он, откинувшись на мягкую спинку сиденья, смотрел из окна вагона на скользящие мимо живые изгороди и пшеничные поля? Этого мы не знаем. Но, возможно, он (как и много лет назад в почтовой карете на пути из Лестера в Кембридж) почувствовал себя ангелом, потому что внезапно, без всякой причины, на глаза ему навернулись счастливые слезы. На вокзале в Мертоне его встречал Крабб с двуколкой. День был необычайно жарким, но Фицджеральд сказал что-то о холодном воздухе и всю дорогу кутался в свой ирландский плед. За столом он выпил немного чая, но есть отказался. Около девяти он попросил стакан бренди и воды и отправился спать наверх. На следующий день рано утром Крабб слышал, как он ходит по комнате, но, когда поднялся, чтобы пригласить его к завтраку, увидел, что он лежит на постели. Мертвый.