Тимофей Круглов - Август

Анчаров стоял у рецепшэн с двумя дорожными сумками — своей и Глафиры — в жилистых руках. Глаша целовалась с Дашкой, плакала чуть-чуть для порядку. Грозила маленьким пальчиком Муравьеву, стоящему рядом, наказывала подругу беречь и глаз с нее не спускать. Петров держал за руку Люсю, и оба улыбались довольно этой сцене. Тревожное счастье все равно оставалось счастьем, и его хватало на всех, оказавшихся рядом в эту минуту.

Анчаров выпустил, наконец, сумки из рук, обнялся с Толяном, потом с Петровым. Способы связи, «явки и пароли» были утверждены еще вчера. Люся, стремительно сделав несколько легких шагов, подлетела к Анчарову и крепко его расцеловала в щеки троекратно. Обняла Глафиру, зашептала ей что-то, улыбаясь, в маленькое покрасневшее ушко. Глаша часто-часто закивала головой и перекрестилась.

Вот и вахтенный матрос отстегнул цепочку перед спущенными сходнями. Пора! Саня решительно подхватил сумки, пропустил вперед не помнящую себя от нахлынувших чувств Глафиру и, как в воду прыгнул с моста, не оглядываясь, не замирая на краешке, вступил в новую жизнь, моля Бога, чтобы в последний раз.

Уже через пять минут, поцеловав без церемоний маму Глафиры, перешучиваясь с удивленно-обрадованным отцом ее, обвешанный сумками и окруженный своей новой семьей, Анчаров целеустремленно вел своих близких на остановку трамвая, как будто всю жизнь прожил в Костроме и в самом деле домой вернулся.

Вера и лейтенант Зайцев выскользнули, не привлекая к себе лишнего внимания, вместе с праздной толпой туристов, спешащих побродить по пристани, размять ноги перед автобусной экскурсией по городу. Уже на ступенях набережной Вера оглянулась и нашла взглядом Петрова, курившего на палубе теплохода в ожидании ушедшей переодеться Люси. Усмехнулась полными губами, вздохнула и упругой спортивной походкой легко догнала Зайчика, ловившего на дороге такси. — Если бы не Люся, — подумалось ей мимолетно, — то и ничего все равно бы не было, — оборвала Вера сама себя.

Люся вышла на палубу в легком летнем платье, похожем на то, в каком впервые встретил ее Петров. Снова как девушка довоенных счастливых лет.

— Пойдем, Андрей Николаевич, — потянула она за рукав суженого. Именно это слово в тот момент пришло ей в голову.

Муравьев, смутившись впервые за последние 20 лет, как нашкодивший пятиклассник, стоял, потупив голову, перед пожилой парой, строго вычитывающей в сторонке от теплохода свою непутевую дочь. Потом седой высокий мужчина (Дашин отчим) протянул Толяну руку, поздоровался, похлопал подполковника по могучему плечу и указал на старенький «Москвич», припаркованный рядом. Муравьев послушно усадил на заднее сиденье смеющуюся и нисколько не обескураженную холодным родительским приемом Дашу, и сам втиснулся в антикварный, тесный автомобиль. Разгневанная мама уселась на переднее сиденье рядом с мужем, и «Москвич» неожиданно лихо тронулся с места.

За Кириллом прислали машину из местного управления ФСБ. Она ждала его на соседней с речным вокзалом улице. Надо было встретиться с коллегами и обговорить целый ряд проблем; отправить документы в Москву и Питер, забрать результаты сделанных еще с теплохода архивных запросов, и еще много-много рутинных процедур ожидало полковника в этот день.

А Машенька отправилась на экскурсию, держать руку на пульсе круиза.

Перед монастырем, выраставшим все выше и краше, чем быстрее автобус одолевал длинный мост через Волгу, раскинулись торговые ряды. Пока суматоха распределения групп и экскурсоводов охватила три сотни с лишком туристов с одного лишь «Петербурга», Петров успел пробежаться по маленькому базарчику и прикупить Люсе подарок — суровый пожилой дядя в костюме и с галстуком, несмотря на жару, продавал своей оригинальной работы игрушки-безделушки: глиняных расписных котиков, рыбок, петушков, солдатиков, деревенских мужиков с гармошками, баб в платочках. Все они улыбались озорно, залихватски, раскрашены были ярко и весело. Андрей выбрал солдата в гвардейском мундире. Солдата бравого, рыжего, усатого, с трубкой в зубах и стаканом в широко отведенной в сторону, приглашающе, правой руке. А в левой — бублик. Так что, стакан, по идее, не с водкой был, а с чаем! Так хотелось, чтобы память осталась у Люси. Чтобы вспоминала иногда, как хорошо было им вдвоем — у них в раю, на теплоходе, ставшем на время домом для обоих.

Настолько хорошо было Петрову с Люсей тем утром, после дискотеки, когда проснулись птицы, и вместе с птицами спела им песню о рае, сама не зная того, певица из бара «Панорама», — так хорошо было им вдвоем, что, казалось, умереть надо немедленно обоим, чтобы лишь это счастье любви успела сохранить ускользающая память о жизни. Но потом были почти два дня пути, без остановок и экскурсий, и можно было бы и вовсе не выходить из каюты, если бы не зверский молодой аппетит, которого не было с юных лет.