Тимофей Круглов - Август

И тебя научу тому, что знаю о жизни. В Костроме сойдем вместе с теплохода, пойдем к твоим родителям. Не навсегда, только погостить. Не примут, сразу поедем в Псковскую губернию. Там у меня друзья. Жить на что, у нас есть. Хватит надолго, да только, сложа руки я сидеть не собираюсь. И тебе еще доучиться надо — совсем немного осталось. А проблемы наши Толян урегулирует — я ему верю, и ты ему верь. Только знай, мы с тобой перед Муравьевым в долгу неоплатном. И пусть он никогда его не востребует — это не его, это наш долг. Молиться будем за друга. Господь милостив, дочка! Прости, любимая, сорвалось.

— Санечка, свет мой! Ты мне и муж, и сын, и отец. Не оставь нас, Пресвятая Владычица Богородица! Верни нас к жизни мирной и безмятежной, да плачемся о грехах своих.

Вечером втроем сидели мужчины на корме, окружив щедро накрытый столик. Петров, Муравьев, Анчаров. Вспомнили Иванова.

— Кто-нибудь новости смотрел в последнее время? Поручика не видели больше? — поинтересовался Саня.

— Какого поручика? — не понял Андрей.

— Ржевского! — немедленно отозвался Муравьев, коротко хохотнув.

Анчаров улыбнулся скупо в черную щетку усов и пояснил:

— Валерка когда-то первую статью написал о Рижском ОМОНе, как только мы на сторону Союза стали окончательно и бесповоротно. Ну а поскольку подписывать своим именем, а он крупным функционером Интерфронта был тогда, неудобно, то подписался одним из своих псевдонимов — Ржевский.

В отряде, понятное дело, кому надо, сразу узнали, чья работа. Так и стал Иванов — Поручиком. А потом он и вовсе у нас прописался в ОМОНе, не сдрыстнул, как остальные политики. Взял автомат в руки и до конца был с нами. До Приднестровья дошел. Ну а там что-то такое наворотили они вместе с Питоном — особистом нашим, что против шерсти местной власти пошло. Их стали прессовать, они исчезли. Ну и правильно, а то грохнули бы их за милую душу — время было лихое, да и всегда сначала своих бояться надо, с врагами как-нибудь справимся.

— А теперь, оказывается: жив-здоров Поручик! И, слава Богу! Мы с ним крепко дружили, а расстаться пришлось — не попрощались даже, — помрачнел Муравьев.

— Перестройка, мать ее за ногу, да отцов ее голой жопой об забор! — Саня разлил по разнокалиберным кружкам последнюю бутылку днестровского коньяку.

— Давайте мужики, вздрогнем за дружбу!

Вздрогнули. Закусили. Закурили.

Петров затянулся крепко, выпустил струйку дыма, подобно дракону и сказал:

— Я Иванову обещал заехать к нему, когда из круиза вернемся. Вот только, успеет ли он «отвоеваться» к тому времени? Ну, не беда. Дождусь, объявится. Про вас, что ему сказать?

— Пусть в гости ждет! Теперь можно и в гости. — Толян улыбнулся белыми блестящими зубами, в серо-голубых глазах растаял намерзший за годы скитаний лёд.

— В самом деле! Давайте договоримся, мужики, каждый год летом встречаемся у Иванова на даче, в Вырице! Далеко это от Питера, Андрей? — Анчаров оживился, представив себе, как они все вшестером нагрянут к Валерке на шашлыки и всё-всё похерят, что было тяжелого за эти годы. А вспоминать будут только хорошее и смешное.

— Час езды. Только у него жена уже не та, что вы знали. Я её видел мельком, вроде веселая, не выгонит, наверное!

— Да, укатали Сивку крутые горки, — вздохнул Муравьев. — Никто из нас первую семью не сохранил. И сколько бы в этом ни было нашей личной вины, но я точно знаю, кому гореть в аду за миллионы сломанных судеб!

— Как же ты жить собрался в новой России, Толя? — грустно спросил Петров. — Здесь ведь Ельцин до сих пор официальный герой и клевреты его неприкасаемы.

— А как Иванов живет? Он ведь злой, он ведь с самого начала перестройки в этом дерьме варился, каждую сволочь знает — кто и что сотворил. Но ведь все равно в Россию вернулся. И даже служит ей. А зубами-то скрежещет, небось, по ночам, я его знаю! Но терпит и служит. Не ради власти, ради России. — Анчаров загрустил, всегда настороженные, прищуренные, как перед выстрелом в цель, черные глаза его внезапно осоловели, расслабились — и не узнать стало бывшего майора. Сидел на палубе круизного теплохода, весело плывущего под музыку по Рыбинскому водохранилищу, обыкновенный турист. В белых штанах и белой рубахе. Уставший на работе и теперь отдыхающий душой и телом деловой человек. Директор магазина, например. Или хозяин автомастерской. Добрый к детям, женщинам и хорошим людям. Простой русский человек. Смуглый только. Но крест православный поблескивает серебром на поросшей черным волосом мускулистой груди. Что еще надо вам, люди? Наш человек.