Ну, сделал замер и что? Огляделся, вижу: ниже под громадным обломком приткнулся мой несчастный товарищ. Еле-еле добрался к нему. Окуляр разбит, зеркальце оторвано, уровни вдребезги, по корпусу сплошные вмятины и царапины, два крепления к треноге из трёх срезаны — как и я, он из последних сил сражался за жизнь. Подхватил его под одну мышку, целый прибор — под вторую, повернулся, встал на камень, чтобы выбраться, а он поехал вместе с ногой. Еле успел возвратить её на место, но как-то неловко: что-то в выздоровевшем колене щёлкнуло, резануло, меня развернуло, и я, сев в каменную реку, потёк вместе с ней, всё ускоряясь, вниз. Руки заняты, пришлось расщепиться ножницами и цепляться за берег здоровой ногой. С трудом удалось, ещё раз развернуло и уложило поперёк русла. Каменный поток даванул на меня сверху и тоже замер. Хорошо, что не перетёк, а то был бы мне уютный каменный саркофаг. Осторожненько, не дыша, сажусь, кладу приборы на берег и на руках выбираюсь на сушу. Фу-ты-ну-ты, лапти гнуты! Резво поднимаюсь на ноги — ого! — коленку-то больно! Вот тебе, бабушка, и Васькин день! Неужели опять разодрал? Пробую сгибать-разгибать — ничего, терпимо. У страха глаза вытаращены! Пробую ещё раз опереться на ноющую ногу — больно, конечно, но не так, чтобы уж очень. Улыбаюсь сам себе: пуганая ворона и упавшего сыра не хочет. Ничего, разойдусь. Со стороны слышится: «Ау!» Вот, уже потерялись, где уж тут болеть! Сел на кусок скалы, собираюсь с духом и думаю. Какая-то ненормальная скала. Будто заколдована. Второй раз одним и тем же коленом шмякаюсь. И тянет на неё. Поневоле поверишь в тёмные силы. Наверняка здесь скрыта какая-нибудь дьявольщина. Какая-нибудь злобная Хозяйка известняковой горы сидит где-нибудь в подземелье и чарами молодых и способных геологических дел мастеров заманивает. Все эти глыбы не иначе как завороженные несчастные. Лицо у неё белое, известковое, в глазах рудные минералы сверкают, губы алые от моей и ихней крови, а одёжка пёстрая, вся из скарнов. Иногда, наверное, на поверхность выходит, чтобы наметить очередную жертву. Наверняка где-нито рядом шастает. «А-у!» — слышу. Вот она! Алевтина! Как я сразу не допёр? Плоская как известняковая плита, белая, не загорит, как ни старается, и каменная, что внутри, что снаружи. А я ещё хотел её на плаху, идиот недогадливый — только бы топор затупил. Вот она, Хозяйка, легка на помине! Пробирается ко мне по глыбам, да так легко, словно впривычку.
— Что с вами? — и в голосе неподдельный испуг.
— Ногу слегка подвернул, — вру. Нечистой силе можно врать.
— Помочь?
Ни в жисть! Ещё превратит в глыбу, и пикнуть не успеешь.
— А где Сашка? — спрашиваю, надеясь, что он возьмёт приборы.
— Наверху.
Вздыхаю.
— Сам выберусь.
Беру приборы в обнимку и медленно продвигаюсь к кустам. Нога ноет, напоминая о Хозяйке, но терпит. Может, стерпится-слюбится с Известнячкой? Вверх лезем не так, как вниз по осыпи: Алевтина налегке взлетает козочкой, а я, перегруженный — старым козлом, опираясь полностью только на одно копыто.
— Давайте, — предлагает милостиво, — я понесу, — тянется к приборам. Но я не отдаю. Принципиально. А в чём тот принцип, не знаю. Принципиально — из вредности. В общем — лезем. Быстро сказывается, да долго делается.
Наверху, оказывается, солнце светит. Сашка, распластавшись, валяется на скале, греется как уж, отбросив рюк и журнал. Увидев меня сквозь глазные щёлочки, медленно, осоловело садится. Я, не тратя нерастраченной ещё энергии на внушение об уважении старших, устанавливаю на скале, подальше от края, ломаный прибор и начинаю укреплять его треногу камнями. Виноватый помощник встаёт и вкладывает свою лепту. Алевтина смотрит и спрашивает в недоумении:
— Зачем?
Вот непонятливая! Объясняю, не прерываясь:
— Я памятник воздвиг себе…
— А-а, — обрадовалась чему-то она и тоже стала помогать. Так и воздвигся он, мой первый памятник, на самом высоком и красивом месте, символизируя неукротимую волю к жизни и бестолковую дурость.
Осталось сделать одно-единственное измерение на той самой точке и — Вася! Идти туда, однако, неохота. Мало ли что ещё придумает нечистая сила! Правда, толкуют, что на миру и смерть красна, но пусть кто-нибудь другой попробует. И памятник поставил некстати, как будто заранее похоронил героя. Как ни понуждаю себя, а ноги не идут. Что делать? Вспомнил: когда что-то очень не хочется делать, постарайся договориться с самим собой, пойди на компромисс с угрызениями совести. У меня, слава богу, это нередко получается. Так и сейчас, кое-как угрыз и встал с прибором в пяти метрах от мыска, быстренько измерил и быстренько отошёл, чтобы не провоцировать Хозяйку.
Читать дальше