Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

Скоро услышали глухой рёв реки. Туман всё густел и набирая скорость, подстёгиваемый солнцем, рвался вверх по долине, туда, откуда с нарастающей силой катился поток, сметая и унося прошлогодние завалы и подмывая берега. Противоположный берег терялся в зыбком движущемся мареве, и казалось, что мир разделился надвое: тот, что на том берегу, и этот, на этом. Не верилось, что не пройдёт и двух недель, как река успокоится, обмелеет, и мир благополучно воссоединится. А пока на реку страшно смотреть. От стремительно убегающей воды кружилась голова, и казалось, что берег с такой же скоростью уходит из-под ног в противоположном направлении. Вся долина до краешка заполнена мутной водой, и по ней, обгоняя друг друга, сталкиваясь и вздымаясь концами вверх, плывут подмытые и сломанные стволы умерших деревьев, и крупные коряжины. Там, где воду сдерживают заторы, кипит пена, выбрасывая жёлтые хлопья. Жутко и весело. Безумно хотелось прыгнуть в реку и наперекор стихии переплыть стремительный поток, но сдерживала трезвая мысль, так свойственная моему уравновешенному характеру: зачем?

А пока пошли вниз по течению, вернее, поплыли в вязком липком тумане, то и дело отирая лица. Тропа то опасно приводила к обваливающемуся берегу, то уводила в хилую поросль, росту которой мешали постоянные туманы. Когда промокли до нитки и в сапогах захлюпало, тропа отвернула от реки и потянулась, петляя между деревьями, вверх по берегу ручья. Настырный туман, наконец-то, отстал, и здесь буйствовало яркое утреннее солнце, обрадованное вышедшим людям. Взбодрённые путники прибавили шагу, подсыхая на ходу и с опаской посматривая на знакомый ручей, который словно подменили. Прошлым летом я спокойно переходил его в кедах по камням, а сейчас не стал бы и в водолазном скафандре. Вода шла по верху камней, то и дело волоча их по дну, собирая в каменные заторы, и с шумом переливалась через самой же устроенные пороги.

Скоро пришлёпали в старый лагерь.

— Приваливаемся, — командую, с трудом стаскивая рюк, но мои спутники и так уже лежат, привалившись спиной к неснятым рюкзакам. — Вставайте, вставайте, — не даю расслабиться, — переоденемся, мал-мала почавкаем, чаю похлюпаем и через час опять тронемся. — Смотрю, они согласны и так час пролежать и даже больше. Пришлось расшевелить личным примером, заставив Алевтину подняться, отвернуться и удалиться в ближние кусты. — Сашка, тащи дрова для костра, — и тот, кряхтя, поднялся, — чай сварганим со сгущёнкой.

Алевтина вернулась сухая, весёлая и бодрая. Мне понравилось, что она, старшая и более опытная, ни в чём мне не перечит, подчиняясь как лидеру, и я стал задумываться, не обойдутся ли боги без жертвы? Переодевшись, все повеселели. Настоящие таёжники хорошо знают, что тайга — это не только глухой лес, но и постоянная отвратительная мокрота. Утром и вечером — туманы и обильные росы, а днём — частые короткие ливни, а то и затяжная морось. Так что воздух сырой даже тогда, когда светит солнце. Никогда нет возможности вздохнуть полной грудью.

Через полтора часа, успев слегка вздремнуть, мы пошли дальше полого вверх, обливаясь не туманом, так потом. Ноша казалась тяжелее, а ноги, несмотря на отдых, слабее. Добрались-таки до заветного поворота на знакомую до чёртиков магистраль, легко перешли вброд ручей, только-только набиравший здесь мощь, и поползли по диагонали на едва прикрытый кустами склон сопки. Ума не приложу, как я, безногий, умудрился здесь спуститься, не покатиться.

Лезть было трудно. Мало того, что мешали засохшие острые будылья, оставленные топографами, так ещё почва, небрежно укреплённая редкой растительностью, покоилась на скрытой предательской осыпи. Плоские камни хотя и притёрлись друг к другу за много-множество лет, а всё же то один, то другой норовил выскользнуть из-под неверно поставленного сапога. Чем дальше мы не шли, а ползли — через одну сопку, вторую, третью — тем ниже склонялись головы и горбились спины, и когда носы начали почти задевать за обрезки кустов, пришлёпали, наконец, на нашу памятную ночёвку с Марьей. Оглядываюсь — никаких примет. Как быстро исчезают с лона земли следы героев! Сбросив рюкзак, Алевтина, улыбаясь — неужели не вымоталась? — говорит:

— Давно так хорошо не ходила. — Нашла чему радоваться! — Да ещё в хорошей компании, — и я окончательно решил не кормить богов, тем более что они явно не наши, не советские.

Вечером, когда темнота сгустилась до кромешной, мы, осоловев от сытной пшёнки с тушёнкой и чая со сгущёнкой, дневного изматывающего марша, чистейшего воздуха, перенасыщенного озоном и фитонцидами целительной хвои, от умиротворяющего пламени и тепла костра, жарящего в открытую настежь палатку голые ноги и всё тело, от удовлетворения всем сделанным за день, лежали рядком на лапнике, застеленном брезентом, и балдели без единой мысли, лениво созерцая частичку беспокойного звёздного неба, тревожащего тайные сокровенные уголки душ. Как ни странно, но спать никому не хотелось, даже мне — отъявленному засоне — обидно было бы заснуть в такую ночь. Хотелось хорошего душевного разговора на полутонах. С Сашкой не получится, он ещё не созрел для душещипательных бесед. В такую ночь говорить надо только с женщиной. Говорить о возвышенном.