— Иваныч, — останавливает некстати Степан, — посмотри журнал, всё ли так, как надо. — И Валя тоже протягивает свой.
Пришлось отложить интересное занятие и вернуться к неинтересным должностным обязанностям. Пошёл в палатку. Записи у обоих чистые, правильные, но разные. Фатов — поразвитее и сразу усёк рациональную методу наблюдений на точке: два раза измерь, четыре раза запиши. А Сулла, наверное, не понял того, что ясно и без разъяснений, и шпарит по инструкции — по четыре измерения на точке, сдерживая выполнение страной пятилетки в четыре года. Чувствуется в парне тлетворное влияние загнивающих голубых кровей римской династии. Пришлось звать Стёпу-недотёпу и объяснять ещё и мне, что измерять четыре и два раза — не одно и то же, а записывать — одно. С трёх объяснений хохляцкий потомок цезарей понял и так обрадовался, что готов был бежать попробовать на маршрут ночью. И мне науки не жалко, мне по должности надлежит делиться передовым опытом. Пока разобрались, где лучше четыре, а где два, настало время просвещения.
— Товарищи! — орёт Сарнячка. — Попрошу собраться. — А чего орать, когда аудитория — раз-два и обчёлся: моих пятеро, я — за двоих можно считать, да Алевтина сбоку-припёку в качестве бесплатного наблюдателя. На той стороне, кроме одного сторожа, не интересующегося международными склоками, пусто. Лекторша со строгим умным лицом садится на чурбан и кладёт на колени потрёпанную кипу печатных листов просветительского доклада, взятого, конечно, напрокат в райкоме и годного по содержанию на всю пятилетку. Их там с таким расчётом и кропают, чтобы раз и навсегда отмылиться и не отвлекаться от планов и отчётов. Эти шедевры политического пустословия представляются мне словопроводным краном, из которого текут, сменяя друг друга одинаково незапоминающиеся фразы и определения, от которых быстро и приятно погружаешься в сонный транс, когда слушаешь и не слышишь, спишь, а глаза открыты, и ничего не воспринимается. Вот и сейчас Сарнячка открыла кран, и понеслась душа в рай, а мозги в летаргическое состояние. Сидят парни неподвижно, глаза остекленели, в них яркие отблески костра и ни единой живой искры. Так и прочухали в полудрёме с час и ещё бы могли, одеревенев, но лекторша как гавкнет:
— Вопросы есть?
Хуже нет этого заключительного обращения на собраниях. В помещениях есть за кого спрятаться, а здесь — все семеро перед требовательным взглядом докладчицы. Пришлось отдуваться младшему.
— А страна такая — Занзибар, — спрашивает Сашка, встав и зардевшись от внутреннего волнения, — она в каком лагере? В нашем или в ихнем?
Вот парень! Не зря школу бросил. Бедная Сарнячка опешила и стала лихорадочно рыться в докладе, но там на всех страницах упоминаются только четыре страны: СССР и соцлагерь, США и каплагерь. Пришлось мне, эрудиту-международнику, спасать незадачливого лектора:
— Все занзибары, — объясняю, — за нас, а все занзибароны — за них.
Сашка удовлетворённо хрюкнул и сел, радуясь такому простому разрешению мучавшего вопроса. Но, как всегда, мой триумф испортила Алевтина. Улыбается подло и вякает вслух, хотя могла бы и потом сказать мне на ушко, чтобы не подрывать авторитет руководителя:
— Такой страны, — говорит, — нет.
Вот ведьма! Хотел я вступить с ней в неопровержимую полемику о стремительно развивающейся государственности в Африке, но помешал цезарь.
— А если, — спрашивает Сулла у Сарнячки, надувшейся как медуза Горгона, — случится атомная война, то нам куда? Куда драпать? — Лекторша аж позеленела, и клыки угрожающе вылезли до предела, никак не врубится — всерьёз он или подсмеивается. В обоих случаях ответить нечем. Опять приходится выручать мне:
— На совещании руководящего состава района, — делюсь страшным секретом, — решено, что в случае внезапного атомного нападения всем драпать в подземные выработки рудников.
— И что, — не унимается дотошный недотёпа, — долго там сидеть?
— Да нет, — успокаиваю, — лет 150: к тому времени радиация ослабнет вдвое и станет полувредной.
Стёпа ещё хотел что-то уточнить, но его перебила Алевтина, опять влезшая не в своё дело:
— Василий Иванович, — говорит, — шутит. — Ничего себе шуточки: разговор идёт о жизни и смерти, а она на шуточки сворачивает. — Главное, — теперь она объясняет, — не надо паники. Не надо никуда драпать. Если случится атомное нападение, нам объявят и расскажут, что делать. В конце концов, не так страшен чёрт, как его малюют. Советскими учёными, — тоже делится страшным секретом, — доказано, что обычный газетный лист надёжно защитит от прямой радиации. — И я сразу представил, как вся страна, всё человечество ходит, обёрнутое газетами. Правда, как-то не верилось, что от «Правды» будет какой-то толк. Но, чем чёрт не шутит, надо будет запасаться печатной защитой, другой-то нет.
Читать дальше