Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Есть немного, — гордясь собой, подтверждает неизвестно какой ценитель живописи. Он бережно положил альбом на место. — Книги, — объясняет, — как наркотик: чем больше имеешь, тем больше хочется. Больше всего радует сам процесс приобретения хорошей книги, больше, чем чтение. Вызывает гордость и то, что наши поселковые приходят ко мне, как в библиотеку. Читаем, обмениваемся мнениями, спорим — в нашей глуши это большая моральная отдушина. — Книгофил любовно провёл ладонью по корешкам. — Я думаю, по книжным симпатиям можно определить характер человека. С большой долей уверенности можно сказать, что русская классика, историческая и патриотическая литература больше всего нравится тяжеловесным консерваторам пожилого возраста с прямолинейными и категорическими суждениями обо всём, с твёрдо усвоенными моральными устоями. Военно-исторические и военно-художественные произведения пользуются популярностью у властолюбивых тщеславных читателей и у хилой молодёжи. Зарубежную литературу показно штудируют псевдоинтеллектуалы и людишки, огульно преклоняющиеся перед всем западным и так же огульно отвергающие всё наше. Фантастику и приключения неумеренно и запоем поглощают неудачники и авантюристы, обиженные судьбой и мысленно реализующие себя в выдуманных ситуациях и героях. Житейские романы и вообще легковесную беллетристику любят сплошь женщины и женоподобные особи мужского пола.

— А детективы? — не утерпел я поинтересоваться своим характером.

— Любителей этого жанра, скорее всего, можно найти среди психически неуравновешенных лодырей с большим воображением и мнительностью, реализующх спонтанно переполняющую их энергию в схватках с книжными преступниками.

Точно — в Алевтину! Как клуша сидит на собранных детективах и никому не даёт. А мне и не надо, я прямо-таки обожаю русскую классику, даже «Войну и мир» Лёвы Толстого начал в институте читать, но почему-то, не помню почему, не заладилось.

— Ты-то что сейчас читаешь? — допытывается книголюб, чтобы поставить диагноз.

А мне, слава богу, скрывать и стесняться нечего.

— «Войну и мир», — говорю святую правду, — начал. Недавно собрание сочинений Ленина отбарабанил, — вот это я зря ляпнул — смотрю, косится, не верит. Сам-то точно не прикасался к классикам марксизма-ленинизма, всё, небось, романчики мусолит. И тогда выкладываю небьющийся козырь: — Знаешь, как Владимир Ильич одним словом охарактеризовал интеллигенцию?

— Что-то не припомню, — мямлит, морща лоб, захолустный книгочей.

— Говно нации, — сражаю его наповал, и, чтобы отвязаться от лишних вопросов и справедливо отнеся себя к почётным консерваторам, иду вдоль стеллажей к окну, где стоит письменный стол, заваленный книгами, бумагами и картами.

Похоже, все техруки любят мыслить дома. Удобно устроился, ничего не скажешь. Но у меня, в новом доме, будет лучше — отдельный кабинет и двухтумбовый стол: справа — телефон, чтобы можно было позвонить в Министерство о месторождении не медля, слева — бронзовая настольная лампа с большим зелёным стеклянным абажуром.

И тут мой острый взгляд переместился на полки у стола, а там — боженька мой! — масса всякого геологического и геофизического чтива, аж глаза разъехались. Ну, предвкушаю, тут-то я найду разгадку проклятущим сопротивлениям. Больше всего обнадёживала тесная стопка тоненьких сборников «Разведочной геофизики», в которых авторами — наш брат-полевик и, следовательно, правда и только правда в отличие от научных фолиантов. Брякаюсь костями без спроса за стол, сдвигаю хлам на сторону, хватаю всю стопешницу и начинаю лихорадочно переслюнивать одну брошюру за другой, начисто забыв и про хозяев, и про пельмени. Пролистал все, и — ни-че-го! Все пишут, как надо делать, а что делать с тем, что получается — ни гу-гу! А о сопротивлениях вообще срамота одна, детский лепет — хуже, чем у учёных, на дерьме толчёных. Пришлось смириться с тем, что малыми силами, с налёту, не удалось одолеть сопротивление сопротивлений, и взяться за лживую научную макулатуру, существующую только для того, чтобы печатать своих и по блату. Для этих корифеев нет большей каторги, чем внедрение в практику своих дурацких измышлений. Они никак не хотят понять, что для нас пуп земли — её величество физическая точка, и пока она властвует, науке у нас нет места.

Только-только начал я переполняться благородной желчью, как бац! — и погас свет.

— Какого чёрта! — заорал я в негодовании, забыв, что сижу не в институтском сортире, которые только и освещались в общежитии ночью, готовясь к очередной интеллектуальной схватке с представителем лживой науки.