Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

— Трое нас, — ответил Алексей, улыбаясь. Да… живут люди… только успел порадоваться за них, как он огорошил: — Я, жена и сын.

Я даже остолбенел, разглядывая более внимательно почти одногодка, который по всем статьям был старше меня: и три сезона отмолотил, и техрук, и женат, и сына имеет, и усы, и вообще — Алексей Иванович.

— Ты — женат? Когда успел?

Алексей Иванович рассмеялся, довольный собой.

— Дело нехитрое: жену с собой привёз, а сын сам собой появился. Два годика уже, — он приостановился у крыльца с навесом и спросил, вглядываясь в меня как в отгадку: — Зачем живём-то?

— Зачем? — переспросил я, хотя знал свой ответ, как и он свой.

Алексей отвёл взгляд, не получив ответа, пошарил им по хмурой темени, но и там подсказки не было.

— Раньше я как-то не очень задумывался, зачем живу…

— А теперь? — я-то уже догадался, что услышу.

— Теперь точно знаю: для него, для сына, — счастливый отец хорошо, мягко улыбнулся, чуть приподняв кончики усов, вглядываясь в себя и в своё светлое будущее, — для продолжения рода, себя, жизни на земле, — опять уставился на меня, сощурив глаза: — Как и все животные. Природа всё за нас продумала, и ничего не надо выдумывать.

Он даже не поинтересовался моим весомым мнением, потому что был целиком убеждён в своём. А я не хотел быть животным.

— Горюн настропалил? — подозреваю непримиримо.

— Какой Горюн, — удивляется доморощенный жизнелюб. — Не знаю такого. Философ какой?

— Ага, — подтверждаю, — ещё какой: конюх наш, а заодно профессор социологии и враг народа. Ему понадобилось 15 лет зоны, чтобы прийти к тому же выводу. 15 лет вытравливал в себе, как моисеев еврей, привитое разумное начало, пока не очистился врождённый инстинкт.

— Как-нибудь познакомь, — попросил одноверец. — Ты — комсомолец? — вдруг спросил ни к селу, ни к городу.

Я недовольно фыркнул.

— Неучтённый, — и добавил на немой вопрос Алексея: — Всё никак не соберусь по приезде встать на учёт.

— Болото, значит, — констатировал старший.

— Ага, — согласился я — я всегда соглашаюсь со старшими: меньше мороки. Квакаю невпопад: — А ты, небось, партийный?

— С прошлого года, — буднично ответил посвящённый. — Техрук — должность номенклатурная: утверждается в райкоме.

Вон оно что! А я и не подозревал об этом пороге. Вернёмся, тут же заяву накропаю. Такие, как я, под заборами не валяются — с руками-ногами оторвут. Поуспокоившись, поразмыслил: а надо ли? Пока не приспичило, нечего и рыпаться. Алевтина враз политинформатором в тайгу спровадит, не обрадуешься. Вот если бы почётным членом… да ещё и взносы не платить…

— Заболтались, — прервал нелёгкие партразмышления старый коммунист, — пошли знакомиться.

Входная дверь таёжной фазенды открывалась прямиком в кухню. В просторном жарко натопленном помещении с крашеным полом в глаза бросились двое: русская печь и хозяйка. Если первая внушительным видом и типичной конструкцией вполне соответствовала названию, то вторая никак не тянула на солидную хозяйку. Нет, с соблазнительными телесами у неё всё было в порядке — и спереди, и сзади, не сказать, чтобы полная, но и не худая, а только толстущая русая коса до пояса и мягкие ямочки на полных щеках больше подходили незамужней девушке, чем жене-матери. Я таких не люблю. Мне по нутру худенькие брюнеточки, чтобы всего было в них понемногу, чтобы можно было, без опаски получить затрещину, приголубить, приласкать, пожалеть, поплакаться в бюстгальтер. А эта, что в кухне, явно без сантиментов, уж больно здорова, такую не разжалобишь, из таких вырастают настоящие семейные деспоты-матриархи.

— Аннушка, познакомься, — выдвинул меня вперёд, лебезя, явный подкаблучник, — Василий из комиссии.

И глаза у неё чересчур большие, чересчур ясные и чересчур внимательные. Такими раздевают до косточки, и мне показалось, что оценила она меня трухляво, хотя её-то Алексею я, как мужчина, мог дать 100 очков вперёд. Правда, другие, наверное, не дали бы. Она безбоязненно протянула мне ладную ладошку, и я, рабочий изнурительного умственного труда, отчётливо ощутил точечные царапающие мозольки, сразу же подумав, до чего тяжела доля эксплуатируемой женщины в провинции.

— Проходите, Вася, — мягко стелет, — не стесняйтесь, — а я и не думаю: не таким отказывали.

Шагнул в кухню, но хозяин придержал, заставил снять валенки и напялить меховые шлёпанцы — в приличное общество играют. Хорошо, что я предусмотрительно натянул, не пожалел, выходные носки без дырок, а то бы стыда не обобраться. Очень стесняли ватные штаны, но их снять я постеснялся. Приходилось париться и изнутри, и снаружи. Да если бы я припёрся в приличное общество в смокинге и ватных штанах, меня бы выставили в два счёта. Тем более — с пряным ароматом потных носков. А эти как будто и не замечают. Дере-е-в-ня…