Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Зося незаметно фыркнула. Её глаза отражали радужную красоту, не впитывая.

Уже молча, они быстро скатились к городу и, когда по приказанию Зоси, въехали в понравившуюся Владимиру утром тихую улочку, он принял это как должное: Всевышний исполнил его пожелание, потому и увёл от Марлена, потому и дал в проводники Зосю.

- Здесь остановитесь, - попросила та у большого одноэтажного, вытянутого вглубь участка, оштукатуренного дома, отгороженного от улицы поломанным штакетным забором, опирающимся на квадратные цементные столбы в пятнах давнишней побелки с цементными же шарами наверху. За забором под тремя близко вырубленными друг к другу окнами в когда-то голубых наличниках буйно росли сорняки, сквозь которые продирались к солнцу редкие, уже завядшие, бело-розовые, голубые и жёлтые цветы.

- Заходите, - миролюбиво пригласила Зося шофёра, - заходите, чаю попьём.

- Ну, нет! – быстро и резко отказался тот, наверное, уже недовольный своей откровенностью и спешащий скорее расстаться с незнакомыми случайными людьми, которым он невзначай, вдруг, ни с того, ни с сего выложил свою несуразную подноготную. – Я и так припозднился. И чаю не пью, а другого не дашь, так ведь, рыжая? Бывай. Не дави лейтенанта.

- Как хотите, - не настаивала воспитанная девушка. – Спасибо вам.

- Ладно. Привет, лейтенант. Помни, как я пропал.

И машина, медленно разгоняясь, убежала к коровьему эшафоту.

- 10 –

Из двери широкой боковой веранды, когда-то почти сплошь застеклённой, а теперь так же почти сплошь забитой картоном и фанерой, вышла высокая худощавая женщина в тёмном гладком платье с глухим воротом, серой шалью на плечах, в чулках, тёплых носках и светлых войлочных гамашах с вышитым жёлтым орнаментом по верхнему краю. С откинутой назад головой, приподнятым подбородком и развёрнутыми узкими плечами она держалась очень прямо, напоминая уволенных в запас старых прусских генералов. Непокрытые короткие волосы, собранные на затылке в пучок, серебрились под уходящим солнцем, а благородное умное лицо с тонкими правильными чертами, почти без морщин, бледное и спокойное, оживляли только карие глаза в раскос под пушистыми тёмными бровями и ресницами.

- Моя тётя, Ксения Аркадьевна, - представила её Зося, подводя Владимира к веранде. – Здравствуй, тётя. Это Володя. Мы как-то на днях говорили, - объяснила она появление офицера, - что неплохо было бы тебе иметь квартиранта-мужчину, вот я и нашла. Вы друг другу понравитесь.

Ксения Аркадьевна протянула бледную, почти прозрачную ладонь, только-только выглядывающую из глухого рукава с белыми оборками-манжетами. Легонько пожимая её, Владимир чуть было не щёлкнул каблуками, склонив приветственно голову, но в последний момент опамятовался и неловко, покраснев, улыбнулся навстречу оценивающему взгляду женщины.

- Вероятно, мы на самом деле затрагивали эту тему, - сказала хозяйка, обращаясь к племяннице, - но ты, кажется, опоздала: сегодня утром у меня поселилась молодая женщина с дочкой.

Расстроенная Зося от неожиданной неудачи даже отступила. На лице её, искажённом гримасой негодования, ярко выступили потемневшие веснушки.

- Как же так, тётя? Я была уверена и Володю обнадёжила.

Тётя улыбнулась:

- Выход один: уступи молодому человеку свою комнату. – Она чуть помолчала и добавила уверенно: - Тем более что ты и сама подумала об этом.

Зося счастливо рассмеялась, и Владимир залюбовался ею, впервые увидев её улыбающееся незащищённое и очень симпатичное, несмотря на веснушки, девчачье лицо, маленькие округлые ямочки на щеках и искрящиеся радостной синевой большие глаза.

- Тётя, ты у меня – прелесть, я тебя очень люблю.

Она прильнула к Ксении Аркадьевне, обняла её и крепко расцеловала в обе щеки, которые сразу же порозовели от удовольствия.

- Ну, ну, - засмущалась та. – Что это за телячьи нежности в комсомольском возрасте. А с Мариной вы подружитесь, она ещё совсем молодая, хотя и мама.

- Никогда! – решительно и почему-то сердито возразила Зося.

Тётя посмотрела на неё внимательно, перевела взгляд на молчащего лейтенанта, что-то себе уяснила и не стала возражать строптивой родственнице.

- Вчера меня навещали районные власти, - объяснила она свою уступку ненавистной Марине, - в лице шестимесячнозавитой дамы – начальницы жилищного отдела и какого-то прилипалы к ней в полувоенной одежде. Вежливо, правда, по их понятиям, и очень настойчиво, то есть, со скрытой угрозой, просили-требовали подселить какого-то начальника с семьёй хотя бы временно, а это значит – постоянно, но я отказала. Как я поняла, прилипала и был тем начальничком. После их шумного ухода немного расстроилась, плохо спала, утром разболелась голова, долго сидела, рассматривала свой семейный альбом, даже прослезилась, когда подошли Марина с дочкой. Обе усталые, красивые, но жалкие, три ночи мыкались на вокзале, пока днями искали жильё, и я, напуганная возможностью вселения силой неприятных людей и расслабленная дорогими воспоминаниями о прошлом, оставила их у себя. На первый взгляд они мне понравились, да и пусть будет лучше женщина, чем целая шумная семья, с которой у меня неминуемо возникли бы сложные отношения. Теперь вот поселим Володю, и вопрос о свободной жилплощади можно считать закрытым. Пожалуй, я даже рада, одиночество начинает меня угнетать, а в молодом обществе и я вернусь к жизни. А ты, Зосенька, станешь ночевать у меня и так же часто, как прежде, хорошо? Или, может, чаще? – добавила с хитрецой.