Макар Троичанин: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2

К дому подходил, умерив шаг и таясь у заборов, чтобы не быть застигнутым врасплох новым связником, хотя и понимал, что второго так рано быть не может. Но кто их знает, этих американцев, они уже напортачили с первым, вполне могли послать для верности дубль, так в разведке изредка делают, когда требуется быстрая и надёжная связь. К счастью, его никто не встречал.

В тёмном доме он прошёл на тусклый свет привёрнутой керосиновой лампы, чадящей на бензине с солью и стоящей на кухонном столе, около которого, подперев ладонью щёку, сидела тётя Маша, удерживая второй рукой прижавшуюся к ней Жанну. Глаза обеих были тусклы и печальны, особенно у девочки, унаследовавшей от матери тёмный скрытный цвет зрачков, за которыми никогда нельзя было угадать настроения.

- Что-то ещё случилось? – спросил Владимир, присаживаясь рядом.

- Ейный бацька зъявився, - коротко ответила хозяйка, не меняя позы.

Этого ещё не хватало! Хорошо, что у них с Мариной всё кончилось.

- Почему тогда такой скорбный вид?

Жанна не сводила с него внимательных глаз, как будто видела впервые, как будто они не были давно вместе, не спали доверчиво рядком и не говорили на животрепещущие темы. Медленной ящеркой она соскользнула с колен женщины и перебралась к нему, словно ища защиты у более сильного.

- Ты наврал, что папка высокий и красивый, - попеняла она тоненьким жалобным голоском, подняв на него совсем потеплевшие глаза, быстро заполняющиеся недетскими горючими слезами. – Он совсем короткий, страшный и вонючий. Я не хочу его, я хочу тебя, - она теснее прижалась к груди Владимира, давая понять, что выбор её твёрдый и окончательный.

Владимир, ничего не поняв, погладил девочку по голове, успокаивая.

- В чём дело? – обратился он к хозяйке за разъяснениями. – Где он?

- Дрыхнет, - грубо ответила тётя Маша, вытирая тоже заслезившиеся глаза. – Принесла нечистая. – Она высморкалась в подол и рассказала, что знала.

- Маринка ноне рано собралась – там, у их, большую уборку затеяли – торопилась сильно, бягом помчалась. А у пивного ларька, што кали ихняго рэстарану, мужиков тьма, усе на узводе, перагарадили путь, плати, гуторят, штрафу – по кружке на брата, а то не пропустим. И ён выкатился из-за будки, ширинку зачиняет и тоже кричит весело: «Мяне не забудь, мяне – двойной штраф плати». Она, як убачила, так и обмерла, упала перед им на колена да как завопит: «Василёк!!!» Усе пьянчуги-попрошайки зараз змолкли. И он ухмылку сальную, вясёлую согнал с лица, неуверенно запрашает – зусим запамятовал, як жонка выглядит, да и дзе помнить, кали видались мало, дзявчиной была, а тут – жанчина, красавица – «Маринка, ты? Чё не дома?». Дурней ничого ня мог сморозить. Чё там у их далее було, ня ведаю, тильки приволокла она яго с одним из энтих сюда, здала мяне, папрасила приглядеть и знов уцякла, опоздав, як ни старалась, к назначенному часу. Лешак мой тут як тут – снюхались, надрались до усрачки и цяпер спят. И слава богу, пусть Маринка справляется з им сама, а я не могу, - тётя Маша всхлипнула, спросила: - Бульбы хочешь? Со шкварками?

Какая бульба? Какие шкварки? Не хватало ещё спать с женой, есть с мужем и быть отцом их дочери.

- Тётя Маша, мне надо уходить.

Она не ответила, понимая, что это самое разумное, но жалко было терять спокойного и щедрого постояльца, да ещё шофёра, слишком неравноценна замена. По ней, лучше бы ушли те.

- Куды ж ты пойдёшь?

И он не отвечал, стыдясь признаться, что нашёл куда и задумал бегство раньше, а не в связи с появлением мужа Марины. Жанна, успокоенная наконец-то найденным отцом, заснула. Он бережно поднял её на руки и отнёс к себе на постель, укрыл одеялом, подоткнув со всех сторон, поправил подушку и вышел на крыльцо в намерении дождаться матери, чтобы о чём-то поговорить, но о чём, не знал и сам. Просто не спалось. В природе и в душе была кромешная тьма. Чуть накрапывал мелкий дождь, и не было слышно ничего, кроме редко падающих капель. Присев на ступеньку крыльца, он вспомнил Сашку с дядей Серёжей и пожалел, что не остался на ночь там.

В комнатах раздалось какое-то мерное буханье с шарканьем, от резкого толчка открылась дверь, и через порог на крыльцо перевалилось, опираясь на деревянные упоры с ручками, туловище, напрочь лишённое ног. Оно тяжело дышало, распространяя тяжёлый дух сивушного перегара, давно не мытого потного тела и не стираной заношенной одежды.

- Здорово, браток. Тоже здесь кантуешься? Небось, мнёшь Маринку-то? – сиплый голос был, несмотря на уродство тела, напорист и весел и чем-то знаком.