Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

Но именно тогда, говорит Мастер, он внезапно осознал, что подчиненные давно уже распознали его состояние и всячески подталкивают его реализовать на склоне лет те желания, в которых он даже самому себе не смел признаться, — а ведь смутные времена, наступившие в стране в последние годы, сделали соблазнительно-доступными и такие отношения, которые раньше все считали предосудительными, — и это осознание помогло ему понять также, что его увлечение стало слишком серьезным, и потому, пересилив себя, он принял трудное, но показавшееся ему единственно верным решение — поскорее отдалить эту женщину от себя и расстаться с нею, но расстаться так, чтобы при этом не отказываться от нее окончательно, дав кому-нибудь другому возможность занять его место, что причинило бы ему нестерпимую боль. Проще говоря, он решил убедить ее бросить работу в цеху и поискать что-нибудь более подходящее и соответствующее ее образованию, но при этом сохранить за ней место в своем штатном расписании, чтобы она в любой момент могла вернуться, если не найдет другую работу или он сам ее позовет.

— Вот оно! — Кадровик прерывает свое длительное молчание. Его голос звучит деловито и сухо, ничем не соответствуя взволнованной исповеди пожилого Мастера. Он не понимает, как можно было так поступить? Мастер не имел никакого права сохранять за собой эту незанятую штатную единицу. Он обязан был немедленно известить отдел кадров о том, что эта единица освободилась. Однако дело уже сделано, не о чем говорить. Но не может ли он вспомнить, когда точно это произошло? Это очень важно для расследования. Так когда?

Две недели назад? Прекрасно. Кадровик удовлетворенно встает из-за стола. Он и без того уже намного превысил тот срок, который предполагал отвести для доверительного разговора. Впрочем, и этот долгий разговор едва лишь краешком задел предстоящую им обоим долгую ночь. Он все время помнит, что впереди у него — собственная ночная смена, и поэтому сейчас спешит к своей машине, довольный тем, что все детали головоломки наконец у него в руках. И хотя пожилой Мастер, зябко подняв воротник куртки, идет за ним следом с явным желанием продолжить свою исповедь, он быстро открывает дверцу, отключает защитную сигнализацию, сметает с ветрового стекла налипшие бумажки и листья и решительно заявляет:

— Ну, всё, теперь я смогу наконец освободить Начальницу канцелярии, а то ведь Старик наказал ей пасти мою дочь вместо меня.

Мастер мгновенно напрягается. Он никак не представлял, что в его тайную любовную историю вовлечено такое множество людей.

— Что, вы и ей об этом расскажете?

— Нет, ей это знать ни к чему. Я постараюсь, чтобы и Старик тоже вникал поменьше… — И Кадровик указывает на прошитый огненными искрами дымный столб, поднимающийся над трубами пекарни, как будто именно там находится сейчас их хозяин. — Так что не беспокойтесь — эта история останется только в вашем личном деле…

Но Мастер все еще не хочет расстаться со своим исповедником, как будто его бывшая работница тоже оказалась сейчас во власти отдела кадров.

— Если вам понадобится… — неловко бормочет он. — Для опознания тела… Я всегда готов…

Кадровик вздрагивает и отстраняется от него с чувством легкой брезгливости:

— Нет, я думаю, всё уже ясно, и в том, что касается отдела кадров, дело можно считать закрытым. Что же до пекарни в целом, то я буду рекомендовать Старику решительно устраниться от всей этой истории. Нам совершенно незачем раздувать ее своими объяснениями. Как я и думал, мы к ней, по существу, непричастны.

В дверях квартиры его встречают яркий свет и душноватое тепло. В коридоре на полу стоят распяленные зонты, на вешалке висят плащи, все наполнено сырым запахом дождя, а из гостиной доносится аромат пиццы. Дом, который весь последний год не знавал особой радости, излучает веселую деловитость. Его двенадцатилетняя дочь сидит на диване, на подложенных подушках, во главе большого обеденного стола, оживленная и раскрасневшаяся, а между кусками пиццы, остатками печенья, бутылками колы и чашками из-под кофе разложены ее циркули, линейки и школьные тетради. Видно, что она энергично черпает из источника познаний, который широко распахнула перед ней временная опекунша, успевшая, кстати, за это время неожиданно удвоиться в числе за счет прибывшего ей на помощь мужа. Вот он — сидит рядом с ней, помогая их общей подопечной благополучно пробраться по лабиринтам арифметических упражнений и насмешливо следя за ее мучениями.