Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой

— Соблазн безымянности… — Мастер явно взволнован. Как это верно! Ему тоже знаком этот соблазн, по собственному опыту. Только не в отношении мертвых, а в отношении живых. К нему на смену всё время приходят временные безымянные работники. Кто из местных меньшинств, кто из недавних иммигрантов-одиночек. И эта их полная незащищенность, бесправие, возможность управлять и командовать ими… Да, это большой соблазн.

— Соблазн?

Кадровик удивлен. По правде говоря, это слово выпрыгнуло у него чисто случайно. Родилось как невинная метафора, втерлось в разговор, а сейчас вдруг вернулось к нему, уже как что-то реальное и живое.

— Что вы имеете в виду?

Мастер смущен. Он даже слегка краснеет. Нет, дело, конечно, не только в соблазне власти над слабым, одиноким человеком. В этой конкретной истории был и еще один соблазн, причем именно в его положении. Он имеет в виду так называемое мужское сочувствие. Желание заполнить пустоту одинокой женской жизни. Но он хочет, чтобы Кадровик правильно его понял. Чтобы между ними не оставалось никаких недоразумений. В принципе он никому не обязан об этом говорить, тем не менее он хочет заверить, что в действительности между ним и этой новой работницей ничего такого не было . То есть никакой физической близости. Да, он готов признать — эта погибшая женщина очень его волновала . Но прежде всего… то есть именно потому, что между ними так ничего и не произошло. С другой стороны, Кадровик должен понять — на нем как на мастере ночной смены лежит большая ответственность. Руководство ночной сменой требует спокойствия и уверенности. Так что у него просто не оставалось другого выхода. Он понял, что должен отстраниться, удалить ее от себя. Расстаться с этой работницей хотя бы на время.

Кадровик немного ошарашен. Эта внезапная откровенность удивляет его. И почему-то волнует. Два часа назад, когда он увидел, что ее заявление написано его рукой, его охватила странная дрожь. Теперь она к нему возвращается. Как будто эта женщина, старше его почти на десять лет и упорно отказывающаяся всплыть в его памяти, вдруг стала посмертным соблазном и для него самого. Теперь он подбирает слова со всей осторожностью. Да, у него самого уже возникло подозрение, что тут было что-то такое, что стало помехой обычным трудовым отношениям Мастера и его подчиненной. К сожалению, сейчас он немного устал после долгого рабочего дня, а кроме того, должен торопиться на свидание к дочери, она давно его ждет, он и так уже опаздывает, но тем не менее он должен сказать, что действительно все время чувствовал, будто какая-то деталь мешает ему сделать окончательные выводы по этому расследованию, ответственность за которое на него возложили. Впрочем, теперь ему всё понятно. Мастер разъяснил ему мотивы своего поступка. Но что же в действительности между ними произошло? Неужели что-нибудь серьезное? Что, она была очень красивой, эта Рогаева? Когда его Секретарша распечатывала сегодня вечером ее портрет, она тоже нашла ее интересной. И даже этот негодяй Журналист говорил что-то такое…

— При чем здесь красота? — Лицо Мастера резко бледнеет.

Нет, нет, он ничего такого не имел в виду, торопится объяснить Кадровик. Просто это так по-человечески понятно. У него в армии тоже так было. Ночь, одиночество, а тут вдруг привлекательная женщина. Или это все-таки преувеличение насчет ее красоты? Сам он, кстати, хотя лично беседовал с ней, принимая ее на работу, никак не может, даже глядя на ее фотографию, припомнить что-нибудь такое. Он ее вообще не может припомнить. А как думает Мастер? Он ведь с ней общался куда дольше…

Снаружи доносится частый перестук капель, но ночь вроде бы уже очнулась после дневного потопа. Лицо пожилого Мастера спокойно, он весь погружен в себя, не чувствуется даже, чтобы его тревожила та исповедь, к которой Кадровик осторожно его подводит. Видно, этот молодой мужчина с короткой армейской стрижкой вызывает его полное доверие.

Потому что он вдруг залпом допивает остывший чай и начинает рассказывать — впрочем, поначалу медленно и запинаясь, так что Кадровику приходится то и дело, неприметно для говорящего, подавать усталым официантам осторожный знак, чтобы потерпели еще немного. Мастер — человек пожилой, поэтому его исповедь вряд ли затянется надолго.

Теоретически он совершенно прав. Человек, сидящий перед ним, виден ему, как на ладони. Чистой воды технарь — даже когда демобилизовался из интендантской службы, никуда больше учиться не пошел, а сразу стал искать работу. И хотя вполне мог открыть небольшое собственное дело, но предпочел пойти на скромную зарплату наемным рабочим по эксплуатации машин и механизмов. И так поднимался с должности на должность и переходил из цеха в цех, пока, шесть лет назад, не был назначен мастером ночной смены. Самой важной, кстати, в их пекарне, потому что именно по ночам выпекается тот специальный, нарезной хлеб двойного срока хранения, который предназначен для армии.