Джонатан Троппер - Дальше живите сами

— Ты сам сказал, что тебе неловко и тяжело. Вот я и спрашиваю: раз тебе так неловко и так тяжело, ты намерен прекратить? Или продолжишь в том же духе? — Я говорил все это, глядя на щетинку над переносицей Уэйда. Это место он всегда выбривает, чтобы получить две брови из своей сросшейся мохнатой бровищи. — Думаю, вопрос не праздный. И он имеет прямое отношение к нашей беседе.

— Мне кажется, здесь уместно обсуждать сугубо профессиональные отношения.

— Понятно. Ты и дальше намерен ее трахать.

Уэйд беспомощно смотрит на Стюарта.

— Джад, я понимаю, как тебе тяжело, — произносит Стюарт.

— Понимаешь? Да что ты понимаешь, Сюртук? Или он твою жену тоже трахал?

Нашему Стюарту шестьдесят лет, в шкафу у него висят бесчисленные сюртуки — одинаковые костюмы в полоску, а в груди на каждом вдохе-выдохе хрипит и взбулькивает мокрота, поскольку он дымит без передышки уже много десятков лет. Еще он отличается резкими, совершенно необъяснимыми перепадами настроения, которые на самом деле связаны с непредсказуемым поведением его кишечника. Жены у него, кажется, нет, а если есть, он и сам с ней вряд ли спит. Про Уэйда и говорить нечего.

— Джад, — обреченно произносит Стюарт. У него любой текст всегда звучит обреченно.

— Стюарт, — откликаюсь я.

Он сует мне под нос документ. Точнее, новый контракт, согласно которому у буду получать куда более высокую зарплату, если пообещаю не подавать в суд ни на радиостанцию, ни на программу «Вставай, мужик! — С Уэйдом Буланже».

— Как твои яйца, Уэйд?

— В порядке.

А я, грешным делом, рассчитывал, что они пузырятся от ожога, что с них клочьями слезает кожа или что ему хотя бы неудобно ходить, потому что в трусах у него не только член, но и липкая повязка с антиожоговой мазью.

— Послушай, Джад, — произнес Уэйд, решительно возвращаясь к заранее заготовленному сценарию. — Ты потрясающий продюсер. Ты незаменим для нашего шоу. Не важно, что там между нами произошло, мы не хотим тебя терять.

Итак, мне предложен утешительный приз. Начальники посчитали, взвесили риски и оценили развал моего брака в дополнительные тридцать тысяч долларов в год минус налоги. Что ж, отныне моя жизнь действительно сильно подорожает. Мне придется выплачивать не только ипотеку, но и алименты, и одновременно снимать квартиру. Тут и с повышенным окладом придется затянуть пояс. Единственный разумный выход — принять это предложение, хотя бы на время. Послужить им, пока я не найду другое место. Работать на Уэйда омерзительно до тошноты, но оказаться сейчас еще и безработным — это, пожалуй, чересчур.

Я посмотрел на Уэйда, на его мохнатые брови, решительно сжатые губы, могучие развернутые плечи. На этот раз он не отвел взгляд. Выдохнул — долго, до дна — и произнес:

— Я люблю ее, Джад.

— Уэйд! — завопил Стюарт так громко, что мы оба даже вздрогнули.

Я встал. И сказал:

— Иди на х…!

— Джад, — кукукнул Стюарт.

— Стюарт! — крикнул я в ответ так, что все снова вздрогнули. И тут я порвал контракт. И схватил стул. И запулил этим стулом — прямо через огромный стол — в Уэйда. Тот вскочил было, потом быстро сел и, пригнувшись, распластался по столу, сметая на пол журналы и сувенирные пивные кружки «от спонсоров», а еще стеклянный прямоугольник с неоновой подсветкой, который можно перевернуть, а потом долго смотреть на синие волны. Смотреть и успокаиваться.

— Мои адвокаты с вами свяжутся, — сказал я, хотя никакого адвоката, ни тем более адвокатов у меня не было, и я даже не представлял, где этих адвокатов берут и какой именно адвокат нужен, когда твой босс трахает твою жену. Тут нужен приличный адвокат, не из тех, что дают рекламу на желтых страницах телефонных справочников. Но я только что порвал контракт и бросил в Уэйда стул, а сказавши «а», надо говорить и «б», и этим «б» стала фраза: «Мои адвокаты с вами свяжутся».

Я вышел из кабинета Уэйда в основное помещение офиса. Ассистенты и практиканты замерли и уставились на меня, и даже тупицы-рекламщики, очнувшись от своего постоянного ступора, вынырнули из своих отсеков. И во всех этих косых, смущенных взглядах я прочитал правду. Они знали. Все всё знали. Моя ярость мгновенно сникла под жаркой волной стыда от этой прилюдной кастрации. Моя жена спит с другим. Какие выводы? Кем я при этом выгляжу? Да ясно кем! Жалким, никчемным мужчинкой, который страдает преждевременным семяизвержением. Ах, нет, у него вообще не стоит! Или того лучше — он голубой! Столько вариантов — аж дух захватывает!