Джонатан Троппер - Дальше живите сами

Сам не понимая, что делаю, я вскакиваю с места и, лавируя меж людей и обрывков беседы, пробираюсь сквозь толпу, а взгляд мой устремлен на спасительную кухонную дверь.

— …Пол, старший. Он очень хорошо говорил…

— …три месяца на вентиляции легких… в сущности, овощ…

— …местечко на озере Виннипесоки. Мы каждый год ездим. Там так красиво. Морин привозит детей…

— …недавно расстался с женой. Вроде как изменяла…

Последняя реплика пронзает болью, как когда-то рыболовный крючок, но вот я уже у двери и оглядываться не намерен. Попав в мирную прохладу кухни, под кондиционер, я просто прислоняюсь к стене — перевести дыхание. Присев на корточки возле холодильника, Линда задумчиво, словно сигару, посасывает сырую морковку и думает, как ловчее рассовать заполонившие дом продукты.

— Привет, Джад, — говорит она приветливо. — Хочешь чего-нибудь? У нас тут есть все, что душе угодно.

— Можно молочный коктейль? Ванильный?

Она закрывает холодильник и растерянно поднимает глаза:

— А вот этого нет.

— Ну, тогда я, пожалуй, сбегаю, куплю.

Она улыбается нежно, по-матерински.

— Страсти потихоньку накаляются?

— Пик уже позади.

— Да, я слышала крики.

— Было дело… прости… И знаешь, спасибо тебе, спасибо за все, что ты делаешь, что о маме заботишься и вообще…

Сначала кажется, будто я ее напугал, потом — будто она хочет что-то сказать, но в конце концов она просто засовывает морковку обратно в рот и улыбается. Из гостиной доносится мамин смех.

— Мама не скучает, — замечаю я. — Она любит гостей.

— У нее было много времени подготовиться к его уходу.

— Да уж.

С минуту мы просто молчим, исчерпав тему.

— Хорри неплохо выглядит, — говорю я и тут же готов взять свои слова назад.

У Линды грустная, изможденная и одновременно прекрасная улыбка — улыбка человека, давно привыкшего к страданию.

— Я стараюсь не думать о том, как могла бы сложиться его жизнь. Стараюсь просто радоваться тому, что имею.

— Верно. А вот мне радоваться вообще нечему. Потому что ничего не имею.

Она подходит и кладет руки мне на плечи. Я целую вечность не ощущал на себе ничьих рук, не смотрел ни в чьи глаза. Я вижу, как в глазах Линды отражаются мои слезы.

— У тебя все наладится, Джад. Сейчас тебе худо, знаю, но острая боль скоро уймется.

— Откуда ты знаешь? — Внезапно я понимаю, что сейчас разрыдаюсь вслух. Линда меняла мне подгузники, кормила, заботилась обо мне не меньше и не хуже родной матери, а я ей за всю жизнь даже спасибо не сказал. Я же должен посылать ей открытки на День матери, должен звонить, справляться о ее здоровье. Как же так? Почему за все эти годы я о ней вообще не вспоминал? На меня накатывает волна раскаяния. Каким никчемным человеком я вырос…

— Ты — романтик, Джад. Ты всегда был таким. Но ты обязательно найдешь другую любовь, или она сама тебя найдет.

— А твоя другая любовь тебя нашла?

Лицо ее меняется, она опускает руки.

— Прости, — говорю я. — Глупость брякнул.

Она кивает в знак прощения.

— Джад, ты напрасно думаешь, что суть каждого человека написана на нем крупными буквами. Это заблуждение.

— Я знаю.

— Ничего ты не знаешь, — ласково, но твердо говорит она. — Сейчас не время и не место вдаваться в детали, но поверь: последние тридцать лет я не провела в одиночестве.

— Ну конечно, Линда. Прости. Я идиот.

— Разумеется, идиот, но на этой неделе тебе все сойдет с рук. — Она дружески подмигивает. — Только не злоупотребляй доверием.

Линда выглядывает в окно, на забитую машинами улицу:

— Слушай, твою машину запер «хаммер» Джерри Лэма. И зачем доктору-пенсионеру, который не выезжает за пределы Элмсбрука, этот танк? Просто загадка века. Неужели у него такой маленький член? — Сунув руку в карман фартука, она извлекает связку ключей. — Вон там, видишь, стоит моя синяя «камри». Если ты нигде не задержишься, на обратном пути успеешь забрать Хорри из магазина. Я бы не хотела, чтобы он шел домой один в такую поздноту.

В машине у Линды пахнет дрожжами и лавандой. Тут удручающе чисто и пусто, только золотой брелок свисает с зеркала над лобовым стеклом. Вообще в последнее время любая пустота наводит на меня грусть и бередит нервы. Дождь шел полдня, в воздухе висит морось, переднее стекло запотело и размывает свет фар на встречной полосе. Я еду по центральной улице и останавливаюсь у счетчика на стоянке — прямо около «Спорттоваров Фоксмана», флагмана папиной сети.