Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

— Пока нет, — призналась гадалка.

После еще одной бутылки домашнего вина и араки — «просто чтобы попробовать», тетя Катя подробно описала, как шла, по какой стороне улицы, что именно на ней было надето, как она ушла рвать ромашки и как ходила пить на колонку.

— Я думаю, что дело в зонте и сумке, — предположила Варжетхан.

— Зачем так плохо думаешь о наших женщинах? — возмутилась бабушка. — Они же цивилизованные, советские гражданки! Мало ли, кто как ходит?

— А ты сказала, что гостья Марии? — первой догадалась Альбина.

— Нет, — сказала тетя Катя испуганно.

— А ты поздоровалась со всеми? — уточнила Альбина.

— Нет, но я кивнула.

— Тебя спрашивали, где ты живешь, откуда приехала?

— Я не знаю. Я же не понимаю по-осетински.

— А сама ты это никому не сказала?

— Нет, а зачем? Это же… просто очередь в магазин.

— Мария, почему ты ей не сказала, что делать! — возмутилась Альбина. — Она же так месяц может ходить и ничего не купить! Это ты виновата!

— Да мне и в голову не пришло, — оправдывалась бабушка.

Таковы были неписаные правила. Женщина, даже туристка, даже дальняя родственница, даже не пойми кто, должна прийти во двор сельпо, поздороваться со всеми женщинами персонально, представиться полным именем, назвать имя рода, к которому она принадлежит, как звали ее дедушку, как звали ее прабабушку и троюродную сестру, если вдруг этой сестре удалось хорошо выйти замуж и ею можно было гордиться. После чего следовало сообщить, к кому она приехала, на сколько дней приехала, есть ли у нее муж и дети, а если нет, то почему, а если есть — то сколько лет детям, где учатся, как учатся, чем болели в детстве. Живы ли родители, если живы, то где живут, сколько им лет, чем болеют. Если есть братья и сестры, то требовалась обязательная информация — где живут, женаты или замужем, есть ли дети, если нет, то почему нет. Если есть, то сколько, какой возраст, где учатся, как учатся.

Бабушка просто забыла оставить инструкции тете Кате. Поэтому она нарушила все традиции, и ей даже хлеб не продали.

— Это же Средневековье! — кричала бабушка. — Если человек хочет купить хлеба, почему он должен рассказывать о себе? Он просто хочет купить хлеб! Как Лана не продала ей хлеб? Мы живем в современную эпоху! А у нас женщина, вдова моего однополчанина, не может купить муку! Это же просто охота на ведьм! Мракобесие!

— Ты сейчас так говоришь, что уже ничего не понятно, — сказала Альбина и вышла из-за стола. Через пятнадцать минут за столом сидела Лана и выслушивала бабушкину отповедь и проповедь про мракобесие, охоту на ведьм, прогрессивный двадцатый век и социальное равенство.

— Так что она не сказала, что у вас живет? — чуть не плакала Лана.

— Почему она должна была это говорить? — орала бабушка.

— Ей жалко было сказать, что она у вас живет? Женщины у меня спрашивали, откуда она взялась, а я откуда знала?

— Завтра ты всем скажешь, кто такая тетя Катя, и обслужишь ее первой! — велела бабушка.

— Даже раньше бабушки Терезы? — ахнула Лана.

— Нет, после бабушки Терезы, — разрешила бабушка.

— Но раньше тети Залины? Она ведь всего на пять лет младше бабушки Терезы, — пыталась выстроить систему отпуска товаров по заслугам и старшинству Лана.

— Нет, Залину раньше обслужи. У нее ноги больные.

— Хорошо, тогда я дам ей муку до Мадины, — предлагала Лана.

— Ты с ума сошла? У Мадины пятеро детей, и ты заставишь ее ждать? — снова кричала бабушка.

— А что мне тогда делать? — плакала Лана.

— Поставь ее на мое место в очереди, — предложила бабушка.

— У вас нет места, — зарыдала Лана, — вы же в сельпо как на экскурсию ходите. А все, что нужно, вам Альбина приносит. Зачем вам мука? Альбина вон мешок принесла.

— Ты хочешь сказать, что я на привилегированном положении нахожусь? — опешила бабушка, для которой такое обвинение было просто немыслимым. Она ведь изо всех сил старалась, чтобы к ней относились как к обычной женщине, а не как к главному редактору газеты.

— Я не знаю, что вы такое говорите. Не знаю таких слов. Хотите, я пошлю Изу днем, она вам хлеб принесет. Что вы хотите? Или я отправлю Изу за сепараторной сметаной. Она сбегает. — Лана искренне хотела, чтобы Лермонтов была довольна.

— Ничего, я уже ничего не хочу. Невозможно ничего объяснить. — Бабушка схватилась за голову.

Тетя Катя не без интереса и удовольствия слушала этот разговор.

— Иза, Изетта? Какое прекрасное и редкое имя, — сказала она.

Лана засветилась от счастья.