Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

Где-то через три дня, отоспавшись, я стала подскакивать с рассветом, бежала доить корову и козу, подметала, крутилась по хозяйству, а в обед падала на скамейку и два часа спала беспробудным сном. Но Луиза стала меня будить.

— Закат. Пять часов. После заката спать нельзя, — говорила она и отправляла меня на речку — умыться.

— Я могу из рукомойника умыться, — просила я, поскольку на речку надо было спуститься, а потом подняться. По дороге захватить внизу, в сарае, который находился на самом берегу, муки, масла или сахара. И в гору взбираться уже с ношей.

— Ты же моя помощница. Ну, как я без тебя? — ласково говорила Луиза и делала такие несчастные глаза, что я покорно неслась умываться на речку. Вода в реке всегда была ледяная. От умывания лицо становилось красным и горело.

У тети Луизы я все время бегала. Спокойно не ходила вообще. Чаще всего бежать приходилось за козлом Азаматом, Азиком, который убегал высоко в гору и достаточно далеко. Луиза очень переживала за любимого козла и посылала меня привести его домой. Азик прекрасно знал дорогу домой, не хуже собаки (которой, что удивительно, у Луизы не было, хотя во всех частных домах их держали). То, что Азик знает дорогу, я поняла где-то через неделю. Гоняясь за ним, заблудилась. Даже не понимала, куда идти — направо или налево. Меня вывел Азик, который уверенно потрусил по малозаметной тропинке.

— Лучше бы вы собаку завели, — пожаловалась я Луизе. — Зачем я за ним бегаю, если он сам может дойти?

— Ну ему же будет скучно одному. Он такой чувствительный, — серьезно сказала Луиза.

У Азика был отвратительный характер. Несколько раз он спихивал меня в реку. Подходил сзади и пинал, не сильно, не больно, но я оказывалась в воде с головой. С криком выскакивала, прыгала на месте. После первого погружения я думала, что умру. Настолько леденящим показался холод снаружи, будто тысячи иголок воткнулись в тело. И настолько же сильным был жар внутри. После второго купания — как этому козлу удавалось подкрасться неслышно? — я погналась за ним с целью сбросить в реку уже его самого. После третьего я очухалась уже быстро и побежала жаловаться Луизе.

— Это вы ему велели меня сбрасывать? — Я потребовала ответа, потому что Луиза часто шепталась с козлом, как бабушка часто шепталась со своим гусем Русланом.

— Что ты такое говоришь? — Луиза сделала вид, что сильно удивлена. — Как я могу подговорить козла скинуть тебя в реку?

— Правильно мама говорит — вы все ненормальные. Бабушка с гусем разговаривает, вы с козлом. Я же знаю, что он это специально. Что я ему плохого сделала?

— Ну тогда и ты с ним поговори, раз думаешь, что он понимает. Попроси его не сбрасывать тебя в реку.

Азик сбросил меня еще раз десять. И только на одиннадцатый я смогла его поймать.

— Я его поймала! — прибежала я к Луизе, таща за собой на веревке козла.

— Ты с ним поговорила?

— Еще как! Я сказала, что в следующий раз сама его сброшу в реку.

Азик с тех пор перестал бодаться, а я избавилась от сеансов закалки в ледяной горной реке.

А вот у козы Эммы характер был чудесный, просто ангельский. Она ни разу меня не пнула, когда я ее доила. Доить я училась долго.

Азик все же норовил сделать мне гадость. Набегавшись по горам, он стал спускаться вниз, к реке.

— Сходи за ним, я волнуюсь, — просила Луиза.

Я покорно шла. Один раз эта скотина увернулась, когда я уже почти схватила его за веревку, и опять оказалась в реке. Сама свалилась, не удержавшись. Козел стоял на берегу и, я готова была поклясться, смеялся.

Еще через неделю пребывания у Луизы меня было не узнать. Я сильно похудела от пробежек по горам, окрепла после регулярных купаний в ледяной реке. Я перестала плакать и страдать — так уставала за день, что на страдания сил не оставалось. Когда появлялись клиенты, я помогала Луизе носить тарелки, убирать грязную посуду. До сих пор я умело ношу подносы и владею искусством вынести на одной руке три больших тарелки. Луиза научила меня замешивать воздушное тесто из муки, воды и щепотки соли. Козу я доила быстро, нежно и аккуратно — ни одной капли мимо ведра.

Когда бабушка приехала меня забирать, то чуть не расплакалась. Я стала обычной, улыбчивой, послушной, работящей девочкой. Я принесла бабушке чай, сыр, убрала за ней посуду, протерла стол, перемыла посуду, сбегала за Азиком, сто раз сказала «спасибо» и упала без ног спать прямо на скамейке.

— Что ты с ней сделала? — спросила бабушка, делая глоток кофе. Луиза сварила бабушке кофе, как она любила, чуть слаще положенного, не такой крепкий, и капнула в чашку молока. Луиза называла этот кофе «испорченным».