Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

Мама поехала к Борису, продолжая корчиться от истеричного хохота.

Борис, лучший кузнец на весь район, выковал для памятника моей бабушке звезду Давида. Шестиконечную. И никто не обратил на это внимания. Бабушка имела в виду пятиконечную звезду, а Борис выковал то, что подсказывали его душа и сердце.

— Борис, дорогой, мама не была еврейкой, — хохотала мама.

— Кто знает, кто знает, — отвечал он.

— И что теперь делать? — спросила мама.

— Кроме тебя и меня, никто не знает про звезду Давида. Год простояла и еще простоит. Зачем менять?

— Мама хотела пятиконечную звезду. Советскую.

— Если ты захочешь, я переделаю. Или сделаю еще одну. Будет две звезды. Как ты хочешь?

— Не знаю. Мне уже все равно. Я больше сюда не приеду. Никогда. Не могу. Я умираю каждый раз.

— А твоя дочь?

— Она внучка своей бабушки. Ей все равно, какая будет звезда на памятнике.

Я приехала на могилу бабушки спустя много, слишком много лет. И увидела на памятнике две звезды — одна поменьше, звезда Давида, другая побольше — пятиконечная.

Почему я не приезжала раньше? Мама меня останавливала.

— Я хочу съездить на могилу бабушки, — говорила я.

— Нет, ты не можешь. У тебя нет мужа. Без мужа тебе туда ехать нельзя, — отвечала мама.

Я вышла замуж.

— Мама, я хочу поехать на могилу бабушки.

— Нет, тебе нельзя. У тебя нет детей. Ты не родила сына. Что подумают о твоей бабушке? — ахала мама.

Я родила сына.

— Мама, теперь я могу съездить на могилу бабушки?

— Конечно, нет. Скажут, что ты больная. Не можешь родить еще ребенка. Твоя бабушка была уважаемым человеком. Зачем ее позорить?

Я родила еще одного ребенка — девочку.

— Мама, теперь я могу поехать на могилу бабушки?

— Можешь, но зачем? — ответила мама и отключила телефон.

Она хотела, чтобы у меня был уголок счастья — мои воспоминания об этом селе, о бабушке — живой и счастливой.

Бабушке приходилось часто ездить не только по соседним селам, но и в город. Хотя у редакции был собственный «уазик» для нужд сотрудников, бабушка им пользовалась только в официальных поездках. Использовала в исключительных случаях. «Уазик», хоть и числился прикрепленным к редакции, никогда не простаивал — водитель Эльбрус возил по домам комбикорм, а бабушку Терезу в больницу, развозил гостей со свадьбы или с похорон. До города, где у главного редактора, естественно, было много друзей, она добиралась на рейсовом автобусе, который водил Коста. Именно в автобусе бабушка «набирала» материал для будущих репортажей — дорога занимала час, и за это время чего только не услышишь.

Коста очень радовался, когда вез такую уважаемую женщину, как Лермонтов, и всегда пытался усадить ее на переднее сиденье, хотя бабушка норовила сесть в конце салона, где случались самые интересные разговоры. Как они доезжали до города, было непонятно — Коста вел автобус спиной. Он поворачивался к бабушке, поскольку считал, что не может себе позволить сидеть к такой уважаемой женщине спиной. Поэтому сидел позвоночником к дороге. Слава богу, что автобус он мог вести хоть с завязанными глазами. И слава богу, что Косте все-таки приходилось жать на педали и переключать скорости, иначе он бы вообще встал и стоял. Бабушку Коста очень уважал, ведь она опубликовала в газете заметку о его деде, герое войны. И даже напечатала фотографию. Номер газеты в семье Косты хранили и доставали по случаю больших праздников и сборов всего семейного клана. Бабушка очень переживала за безопасность передвижения, учитывая тот факт, что водитель мало того, что сидел спиной к дороге, так еще и норовил привстать.

— Послушай, Коста, я — обычный пассажир, — уговаривала водителя бабушка, — если ты еще раз обернешься, больше на тебе не поеду! Обещаю!

Косту хватало минут на пять, не больше. Он молча вел автобус и смотрел на дорогу. Но потом опять поворачивался, чудом вписываясь в поворот серпантина.

— Коста, дорогой, я тебя прошу — смотри на дорогу. Я боюсь. Люди нервничают.

— Кто здесь нервничает? — вопрошал Коста салон, но все молчали. Водитель считался хозяином дороги и самого автобуса. Раз сел, значит, сиди и молчи.

— Коста, не гони, умоляю, — взывала к водителю бабушка, которую уже тошнило, — тут серпантин опасный. Ты же людей везешь. Я знаю, что ты умеешь ездить быстро. Или я напишу в газете, что ты самый ужасный водитель рейсового автобуса во всем районе!

— Это будет самый счастливый день в моей жизни! — Коста бросил руль и повернулся к бабушке. — Я твою газету внукам буду показывать!