Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

Главным смыслом жизни для бабушки была профессия. Районная газета, в которой бабушка служила главным редактором, стала для нее и семьей, и страстью, и любимым делом. Всем. Бабушка много лет страдала бессонницей. Просыпалась в два часа ночи, во сколько бы ни легла вечером, и не могла сомкнуть глаз. Она думала, писала мысленно репортажи, строила планы по развитию газеты. Я помню, как однажды проснулась ночью от грохота и увидела бабушку, которая вытирала пыль. Ходила по дому в ночной рубашке, что-то сама с собой обсуждала и терла полки книжного шкафа, смахивала невидимые пылинки с телевизора. Ей не нужен был фонарик или дополнительное освещение — каждую ночь она протирала пыль. Я вскоре привыкла. Но когда приезжала мама, она пугалась и заставляла бабушку принять таблетку или выпить капли и непременно лечь в постель.

— Я не могу. Ночью я думаю, днем пишу. Я так привыкла, — объясняла бабушка.

Но мама беспокоилась о ее здоровье и настаивала на каплях.

— Если я буду пить капли, ничего не напишу утром. Не смогу думать. Мне нужна моя бессонница, иначе мне не хватит времени.

Днем бабушка была занята редакционными делами, а ночи посвящала собственному творчеству. Она придумывала идеи для книги или репортажа. Самые лучшие заголовки для статей ей тоже приходили в голову только по ночам.

— Я же хожу в темноте, никому не мешаю, — говорила бабушка, но мама подарила ей сначала торшер, а потом ночник. Бабушка благодарила, но никогда не включала ни тот, ни другой.

Когда мама была молодой, бабушка мечтала передать ей страсть к профессии. И всячески привлекала к делам редакции. Она даже пошла против своих принципов — а больше всего на свете бабушка не терпела кумовства — и устроила свою дочь стажером в редакцию. Мама продержалась на работе где-то месяц с небольшим.

Ей в помощь бабушка назначила младшего корреспондента Романа. Тот немедленно влюбился в свою подопечную и слова ей поперек сказать не мог. Все статьи писал за маму Роман. Бабушка, конечно, все знала, но не оставляла надежд пробудить в дочери творческую жилку.

— Поедешь в соседнее село. Там коровник. Дают такие показатели по дойке, что об этом нельзя не написать. Передовики производства. Уникальная технология. Напишешь заметку, — объявила бабушка маме.

— Я не хочу к коровам, — сказала мама.

— Ты репортер. Мало ли куда ты хочешь ехать, а куда не хочешь. Надо. Без репортажа не возвращайся.

— Роман со мной поедет?

— Да, он поедет с тобой. Но только потому, что речь идет о важном материале. Статью напишешь ты, а не Роман, и текст должен лежать у меня на столе утром. И учти, я знаю, как пишет Роман. Он будет тебя контролировать, но не вмешиваться.

Мама не стала напоминать бабушке о том, что у нее в жизни было только два страха — она панически боялась гусей и коров. С возрастом появился еще один — высоты. Наша московская квартира находилась на восьмом этаже, и мама никогда близко к окну не подходила. Если надо было задернуть занавески, она всегда просила меня. Помыть окна даже с внутренней стороны для нее казалось немыслимым испытанием, их тоже мыла я. Отчего-то мама не боялась, что ребенок может вывалиться. Я совершенно не боялась высоты — и мне нравилось мыть окна. Два раза в год — весной и осенью — под нашими окнами собиралась толпа народу и соседи начинали звонить в милицию, сообщая, что маленькая девочка стоит в раскрытом настежь окне. После очередного милицейского рейда мама все-таки додумалась просить мыть окна или соседок, или «службу быта».

Откуда у нее появилась последняя фобия, я не знаю до сих пор, зато про гусей и коров мама мне рассказывала. У бабушки жил гусь Руслан (ей нравилось это имя. Я застала кота Руслана, петуха Руслана и козла Руслана, правда, не нашего, а соседского. Но поскольку он пасся у нас в огороде, то считался вроде как общим). Как считалось общим и персиковое дерево, которое росло на соседском участке, но главной своей веткой, на которой вызревали лучшие плоды, клонилось в нашу сторону.

Так вот, любимый бабушкин гусь Руслан жил во дворе редакции. Поначалу он жил в нашем дворе, но не нашел общего языка с козлом, тоже Русланом. Те друг друга терпеть не могли безо всякой на то причины. Старались вообще не встречаться на одной дороге и в одном огороде. А если встречались — начинался скандал. Гусь орал до хрипоты, козел блеял так, что закладывало уши. Они не дрались, просто стояли и орали. Поэтому бабушка перевела гуся в редакцию. Какую он приносил пользу, никто не знал. Но он прекрасно себя чувствовал. Бабушка ласково звала его Русик (впрочем, как и кота, и петуха, и козла), кормила, поила, и тот даже позволял погладить себя по крылу. Опять же было удивительно, что гусь «ничего не делал», а в селе все животные должны были отрабатывать свою похлебку с накрошенным хлебом и уж тем более дорогой и дефицитный комбикорм и пшенную кашу, которой кормили маленьких детей, цыплят, утят и других ценных членов семьи.