Маша Трауб - Моя бабушка – Лермонтов

— Очень красиво, спасибо, Бети, — сквозь приступ смеха поблагодарила фотографа бабушка.

— Я так старался, как ни для кого не старался, — сказал фотограф, и это было правдой. Ему потребовалось много усилий, чтобы убрать особые приметы своей клиентки.

Поход в фотоателье считался важным, можно сказать, историческим событием для всей семьи, к которому готовились, наряжались, отмывали детей до скрипящего блеска, надевали фамильные драгоценности, никому не давали есть и пить, чтобы не сорвать съемку. Сельские жители шарахались от любых других фотосессий. Стоило кому-то, пусть даже моей бабушке, появиться с фотоаппаратом, мужчины села принимали искусственную позу, таращась в объектив фотокамеры, а женщины скрывались в доме с криками: «Мария, ты с ума сошла? У меня даже прически нет!» «Репортерская» съемка, о которой так мечтала главный редактор газеты, срывалась.

Бабушка пыталась наладить сотрудничество с дядей Бети. Но тот даже животных норовил выстроить в ряд и заставить их принять достойную позу. Бабушка пыталась объяснить, что она хочет «естественности», «живых эмоций», «натурализма», но дядя Бети обижался, особенно на «натурализм», и говорил, что такие фотографии — позор на его голову.

В редакции имелась оборудованная комната для проявки снимков, бабушка выбила в горсовете деньги на покупку хорошей камеры, бумаги и реактивов. Не было только фотографа. Так вот, в тот день, когда Алик искал смысл жизни, бабушка искала хоть кого-нибудь, кто бы съездил в соседнее село и снял зацветшую плантацию орешника, которая обещала дать урожай-рекордсмен. Еще бабушка хотела сфотографировать работников совхоза, а также пионеров-активистов, которые были готовы собирать этот урожай. Еще в том же селе организовали швейную мастерскую, где собирались женщины и девушки-добровольцы — шить перчатки специально для сбора и очистки орехов.

Настоящие молодые грецкие орехи — современные дети их не знают. Для детей, росших в селе, они считались лакомством. Отправляясь в орешник, мы брали с собой наволочку и устраивали целые грабительские рейды. Естественно, все знали о наших набегах. Скрыть преступление не представлялось возможным. Молодые грецкие орехи окрашивают руки в коричневый цвет. Как будто ты измазался йодом в несколько слоев. Чтобы очистить орех, нужно приложить усилия. Но когда добираешься до сочной мякоти, орешек внутри белый, а не коричневый, — это просто наслаждение. Но сначала надо снять все пленки между ядрышками — они горчат. Пока очистишь, с ума сойдешь, но затраты того стоят. Ворованный урожай уносился в наволочке на берег реки, недалеко, потому что сил не было терпеть — так хотелось поскорее поесть орехов. И наутро мы шли в школу в коричневых разводах — на лице, на руках. Ореховый окрас держался долго, почти как хна. И не выводился керосином, не оттирался дустовым мылом, его не брали ни сода, ни известка. Все детство мы с подружками пытались изобрести состав, который бы позволил избавиться от коричневых рук и лица. Так и не изобрели. За воровство орехов нам, естественно, попадало — мы в обязательном порядке шли в орешник и собирали орехи уже на нужды совхоза. Отрабатывали ворованное. Я еще удивлялась, почему бабушка, прекрасно зная, куда я отправилась с наволочкой наперевес, не останавливала меня. А утром устраивала показательное представление, размахивая крапивой и обещая мне наказание по заслугам — собрать столько, сколько унесла. Но я же видела, что она не злилась. Только потом я узнала, что детей всегда отправляли помогать собирать орехи. Для взрослых стимула не было — за орешник платили мало, то ли дело сбор кукурузы, который оплачивался вполне прилично — рубль за день. Мы все наперегонки бежали собирать кукурузу. А провинившихся детей было проще заставить проявить сознательность. Побочный эффект тоже имелся — я, например, долго не могла понять смысл фразы: «попало на орехи». Я всегда считала, что попасть может « за орехи».

Перчатки для сбора орехов, чтобы руки оставались чистыми, — это же новшество, новаторство и забота о работниках сельского труда! Бабушка не могла упустить такой материал.

Почему мы, дети, не додумались до перчаток? Да мы и не знали, что это такое. Даже у меня перчаток никогда не было. Только варежки, огромные, связанные и подаренные кем-то из соседок. А перчатки были только у моей мамы — настоящие, кожаные и единственные. Мама их протирала растительным маслом, чтобы они блестели…