Виктор Попов - Чел. Роман

Чел рад, что попал с «белочками» в точку, пытается подняться, навстречу улыбке Чарли, но на этот раз равновесие удержать не удается. Если бы не Чарли, которая железной хваткой берет Чела за руки, он так бы и рухнул на спину. Он почти теряет сознание. Чарли перемещает Чела на постель. Она брызгает ему на лицо водой из попавшейся под руку бутылки и осторожно бьет по щекам. Никогда еще Чарли не приходилось приводить кого-то в чувства. Подобные живительные процедуры делались – и неоднократно – в отношение ее самой. Обратное – впервые. Чел приходит в себя, вымученно улыбается и что-то там бормочет. Чарли понимает: даже если бы она не была глуха, сейчас все равно ничего бы не услышала. Она замечает, что Чела начинает трясти. Чарли подбирает сброшенное Челом одеяло и укутывает его словно в спальный мешок по самый подбородок. Ложится рядом, перебирает пальцами его спутанные волосы. Даже такие, немыто-слипшиеся, они кажутся ей чудом. В эти минуты Чел смешно раз за разом чихает и кашляет. Он делает это странно одновременно.

«Чих-кашель», – придумывает Чарли название. Чел виновато улыбается и совсем как малыш забывает вытираться. Впрочем, он так укутан, что не смог бы сделать этого сам при всем желании. Чарли, не имея под рукой платка, вытирает ему сопли и какую-то желтовато-розовую слизь из горла прямо рукой, размышляя:

«И это всё ведь тоже он. И значит – я…»

Спустя пару минут становится понятно, что одеяло не решает проблемы. Чела все больше трясет, и явно не потому, что ему холодно. Пробирающая его от макушки до пяток дрожь где-то у него внутри. Греть его, если и нужно, то по-другому.

Чарли встает, отходит в сторону и легко, с решимостью покорителя вершин, сбрасывает с себя вещь за вещью. Она прячет глаза от все более внимательного взгляда Чела, снисходительно улыбаясь великосветским гобеленам и потолку с лепниной. Они кажутся Чарли совершенно убогими в своем роскошестве. Она позволяет себе мимолетные паузы дважды: на снуде и шапочке. Никогда еще в присутствии другого человека Чарли не снимала их. Даже Чел за все лето не удостаивается этого. Теперь же шапочка и снуд сбрасываются на пол твердыми и уверенными движениям. После секундного раздумья: а не положить ли снятое на ковер? – Чарли оставляет все как есть, на паркете.

«Им не холодно».

Чарли возвращается на постель и, осторожно приподняв край одеяла, забирается под него. Без каких-либо раздумий Чарли ложится на Чела, поначалу вытянувшись что есть силы, словно желая прикрыть его собой полностью, без малейшего остатка. Поняв, что ее роста не хватит для этого, как ни тянись, Чарли обнимает Чела руками и бедрами. И странно – она вдруг ощущает, что теперь ее хватает с избытком на все его огромное для нее в других обстоятельствах тело. Что это не она, а он «мелкий». О, это ненавистное ей выражение, которым Чел частенько именует Чарли! Обнимая Чела, сильнее прижимаясь к нему, Чарли мало-помалу теряет ощущение границ своего тела – неясно, где оно заканчивается и где начинается Чел. Теперь Чарли не просто видит, а чувствует его болезнь всем своим существом. Она проникает в Чарли нутряным жаром и пахучим, кисловатым мужским потом, который покрывает тело Чела, где-то как каплями росы, а где-то сплошной влажной пленкой, которую Чарли вскоре будто впитывает в кромешном пододеяльном жаре. И отдает обратно – с лица Чарли на Чела капает ее ласковая, соленая влага. Чарли целует, забывая вытирать, испачканные соплями и слизью губы Чела и спустя несчитанные никем мгновения ощущает, как его руки вновь обретают силу и смыкаются влажным шелестом на ее мокрой спине.

Чел переворачивает Чарли на спину и накрывается одеялом с головой погружая их в пустоту, тьму и бездну, в дух бесплотный, в свет не то ее близких глаз, не то далеких звезд, в небо над ним и землю под ней, в ее воды и его твердь, в ее нежность травы и его стойкость дерева, в ее лунную дорожку и его солнечный блик, в ее день и его ночь, в ее утро и его вечер, в ее шрамы и его гладкость, в ее лысину и его волосы, в их бывшие недели и месяцы, в их неслучившиеся годы, в их единую душу, в рыб, птиц зверей, тщетно плодящихся, в их образ и подобие, в мужчину и женщину, в их мнимую власть и реальную пищу, в им подаренный сад, в их простую ошибку, в их наказание, в их боль и кровь, в их незаметную жизнь и всем известную смерть, в безвидность, в начало, в слово…

Одеяло сбрасывается. Чел с Чарли вываливаются из одеяльного кокона. Густой пар от тел тает на высоте поднятой руки Чела. Чарли поднимает планку, демонстрируя неснятые «белочки». Чел при виде их закрывается ладонями и трясется от смеха. Чарли опускает ноги и толкает смеющегося в бок. На третьем ударе Чел захватывает ноги Чарли и тянет ее за собой, сначала на свою сторону кровати, а потом и вовсе на пол. Чарли тщетно, скорее играя, пытается вырваться и, только оказавшись на самом краю постели, одним резким движением вырывается. Вскакивает на кровати, снимает носки и запускает одним из них в Чела. Промахивается. На втором отчетливо щелкает дверной замок. Чел бросает Чарли одеяло, она в ответ – подобранные с подушки его трусы. На ходу надев их, Чел успевает оказаться у двери на третьем щелчке. Он бросает взгляд на Чарли, спрятавшуюся под одеяло. Нога в носке торчит – и как раз в сторону двери. А так можно подумать, что одеяло просто скомкано. Исправлять некогда. Будь что будет. Дверь приоткрывается – и Чел видит бабушку. Он останавливает дверь ногой. Просвет в двадцать сантиметров не позволяет заглянуть в комнату. Стараясь оставаться спокойным, Чел докладывает: