Виктор Попов - Чел. Роман

Так проходит набережная. На выезде на кольцо Чел ставит сумку на сиденье между собой и Чарли и достает смартфон. Чарли косится на него и вскоре прикрывает сумку рюкзаком, словно пряча ее от водителя. Сообщение от Чела приходит, едва она отнимает руки от импровизированной баррикады.

«Тупиков все-таки нет…» – думает Чарли, еще не зная определенно, но догадываясь, что это сообщение от него. Оно странное. То ли волнуясь, то ли спеша, а может, и то и то, он пишет как она – только буквы. И Чарли, не задумываясь, вторит ему:

Город мелькает за окнами, бликами, скользя по экранам смартфонов. Они пишут поверх домов, проводов, редких белых облаков и частого яркого солнца, от которого нужно то и дело прикрывать тред ладонью. Изредка они смотрят друг на друга, будто удостоверяясь в присутствии собеседника, и снова погружаются в единственно возможный для них способ общения. Так, за один час пятнадцать минут пути Чел узнает, что, оказывается, настоящий боулдеринг – не спорт, а просто каменная глыба, на которую нужно неизвестно зачем взобраться. Чарли долго не верит, что он по-настоящему не слышит себя, когда поет, и чем больше не слышит, тем лучше поет. Чел поражен, что магнезия ничем в сущности не пахнет и пыль может быть приятна. Чарли вздрагивает, представив, как иногда, по требованию солистов, пол сцены буквально заливают водой, чтобы добиться максимальной влажности. На десятом километре загородного шоссе Чел отказывается верить в саму возможность фрисоло, на одиннадцатом получает видео Хоннольда и искренне ужасается, не в силах досмотреть ролик до конца. Чарли же за километр до пункта назначения остается принять на слово преимущество отточенной техники JDF над гениальной, но бесформенно-хаотичной природой Паваротти 60 60 Лучано Паваротти (1935—2007) – итальянский оперный певец, тенор. . За весь путь они три раза ссорятся и мирятся. Один раз совсем выходят из Сети – она называет его безпальцевым ублюдком, а он ее глухой дурой – но возвращаются, чтобы понять главное: оба они – солисты. Но их высоты: ее – в метрах и секундах, его – в нотах и тембре, – взаимно недостижимы, призрачны, как вся их убегающая от правил и знаков переписка, оборванная бесцеремонным водительским:

– Здесь вроде…

Чарли помогает Челу взвалить на спину крэшпэд. Сумку он не отдает, как она ни пытается ее забрать.

«Что у него там такое?» – недоумевает Чарли, даже не смея предположить, что берут с собой эти консерваторские за город.

Они спускаются с шоссе и углубляются в лес. Тропа шириной в одного человека. Чарли ведет, изредка оглядывается, словно убеждаясь, что Чел на месте. Он не отстает, хотя дорога явно не для его паркетной обуви. В лесу, несмотря на солнце, сыро. Тропа мокрая, вязкая, с обычной парой-тройкой мелких луж на квадратный метр. Плотно укрытая деревьями, она всегда примерно в одном состоянии. Лазейки для одиноких лучей редки. Лишь июльская жара порой до основания высушивает ее. Весной и осенью остается чавкать ботинками по грязи, принимая состояние дороги как должное. А должное крайне печально для Чела. К моменту выхода к первым боулдерам исходно белой остается только сумка, кроссы же заметно, пускай пока еще и местами, чернеют.

Маршрут обычный. Чарли сразу идет вглубь лесного массива и продвигается затем постепенно к шоссе, оказываясь к вечеру поблизости от места утренней высадки из такси. Все объяснимо. Проще утром без остановки пройти «пятеру», чтобы затем постепенно, сто- или двестиметровыми кусками, продвигаться по ней обратно в течение дня. Вечером, после двух-трех десятков боулдеров, да еще и в сумерках, нет ничего хуже долго тащиться по лесу. Опять же с утра это и кардиоразминка. Но это если идти, а не выискивать через каждые несколько шагов, где почище и посуше. Чел не отстает только потому, что она ждет, двигаясь вполовину медленнее обычного. И это с ее-то походкой! Она все чаще призывно оборачивается. Чел виновато улыбается, но продолжает безуспешно гнуть свою чистокроссовочную линию. К концу третьего километра Чарли решает, как и в случае с шапкой, прибегнуть к радикальным мерам. Она вдруг останавливается и, к ужасу Чела, разувается, снимая и носки. Многозначительно смотрит на него и, не дождавшись солидарности, опускается перед ним на корточки и разувает его. Носки снимает не глядя, нарочито, с укоризной смотря на него снизу вверх. С тем же взглядом она упаковывает их в кроссы и забирает с собой.