Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Простите, — Доминика притихает, ей неловко за бестактность по отношению к этому стареющему человеку; и чего ей вдруг пришла в голову эта банальная фраза о быстро проходящей жизни! Когда человек несчастен, жизнь совсем не кажется такой уж стремительной, напротив — представляется, будто она вяло волочится, словно хвост больной кошки… — Простите, — повторяет она еще раз. — Наверное, я испортила вам настроение, куда приятнее вы провели бы вечер с мисс Гибсон или миссис Брук.

— Можно вас попросить?

Доминика напрягается.

— О чем?

— Разрешите коснуться вашего лица. Пожалуйста! Один только раз.

Доминика отшатывается, высвобождает свою руку.

— Зачем? — шепчет она растерянно.

— Очень прошу. Скоро мы разъедемся в разные концы мира, и мне никогда уже не представится возможность видеть вас.

— Но зачем? — повторяет Доминика, и глаза ее вдруг наполняются слезами, а губы начинают дрожать. Она склоняет голову над столиком. И Асман, протянув руку, двумя пальцами, теми, которыми снимает обычно фразу в оркестре, касается щек девушки, слегка обожженных солнцем припухлостей под глазами, под не тронутыми тушью ресницами и бровями, которые обычно чуть взлетают кверху, когда Доминика смеется или даже просто улыбается. Сейчас она не смеется, сейчас, затаив дыхание и сдерживая слезы, она в с л у ш и в а е т с я, как исполненная нежности ладонь скользит по ее лицу, легкими прикосновениями ласкает подбородок и чуть дольше задерживается на губах. Бессознательно она приоткрывает губы, и это похоже на поцелуй, в чем оба они отдают себе отчет. Глаза Асмана темнеют и расширяются, а ее — все более наполняются слезами. И кажется, вокруг воцаряется мертвая тишина (хотя от буфета доносится звон посуды) — тишина торжественная и невыразимо грустная.

— Боже мой! — шепчет Асман. — Боже мой!

Доминика отклоняется, и его рука в трепетном восторге на миг зависает в воздухе, потрясенная неожиданным счастьем, его внезапностью. Затем, очнувшись, Асман медленно опускает ладонь на стол и осторожно, бережно ее сжимает.

Кельнер приносит шампанское и крабы, и это момент постепенного возвращения к реальности. Шампанское в меру охлаждено, крабы сочны и свежи.

— И подумать только, — улыбается Асман, — ведь нас все сейчас ищут.

Эта ситуация начинает вдруг почему-то забавлять и Доминику. Она тоже улыбается, подносит бокал к губам и с улыбкой отпивает шипящий и терпкий напиток. «Будь что будет, — думает она, — такое случается раз в жизни». А Лукаш сам виноват в том, что она сейчас не с ним — зачем опять отправился в автобус слушать свое радио, бросив ее одну в баре отеля?..

— Чему вы улыбаетесь? — спрашивает Асман.

— Рада, что все нас ищут.

Первой их находит мисс Гибсон; под предлогом осмотра она таскала группу из одной пещеры в другую, и пожилые американки вконец обалдели от бесчисленных фламенко в разных исполнениях, а потому с облегчением согласились на пристанище в том самом кафе, которое облюбовал для себя Асман.

— Вам следовало бы работать в Скотленд-Ярде, — говорит он мисс Гибсон.

Сибилл вполне довольна комплиментом:

— У меня масса достоинств.

— Я вас недооценил.

— У вас еще будет возможность оценить меня.

— Мне достаточно и сегодняшнего вечера.

Действительно, благодаря сыскным талантам мисс Гибсон ситуация в кафе, когда там появляется Гарриет со своей компанией, выглядит вполне благопристойно: Доминика танцует со Скоттом Лестером, Асман — с Сильвией Брук… Лукаш сразу испытывает облегчение, как после освежающего душа в изнурительную жару, хотя в не оборудованной кондиционером пещере довольно душно и не спасают даже самые рискованные декольте и распахнутые рубашки.

— Кругом теперь столько голого тела, — ворчит Скотт Лестер, — вот человек и забыл, что такое настоящая нагота. — Он смотрит с высоты своего роста на сине-красные бантики на плечах Доминики. «Развязать бы одним рывком», — появляется у него мысль. Необузданная страсть животных, среди которых он провел столько лет своей жизни, всегда вызывала в нем восхищение и зависть. — Вам не хочется подышать свежим воздухом? — спрашивает он Доминику.

— Нет.

— И вам не жарко?

— Нет.

«Идиотка, — думает Лестер, — маленькая идиотка!»

Последними укрытие Асмана обнаруживают Блюинг и Джек. Джек явно не в духе и с каждой минутой все более раздражается: ночь без сна перед дорогой и матчем грозит ему потерей спортивной формы. Завидев отца, танцующего с мисс Гибсон, он исполнен решимости сразу же к ним подойти.