Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Все абсолютно понятно, продолжай.

— Он хотел, чтобы бабушка торговала в магазине, и не послал ее учиться играть на фортепьяно, а поставил за прилавок. И когда я… когда бабушке показалось, что у меня хороший слух, она купила фортепьяно и поставила его в комнате за магазином, чтобы всегда слышать, как я играю.

— Где это было? Где был ваш магазин?

— В Залещиках.

— В Залещиках?

— Да. Мне даже казалось, что я видел вас там в машине.

— Нет, я переходил границу в Кутах.

— Теперь-то я знаю, что мне только показалось… А раньше я думал… я подал компот одному генералу, который сидел в машине с офицерами… а потом бежал за машиной…

— Стшеменьский! — опять вмешался комендант.

Но его уже нельзя было остановить.

— …бежал за машиной, потому что один из офицеров… самый молодой, не успел попить… Вот я и бежал, чтобы дать ему компот, а машина ехала, ехала… и мы оказались на мосту, потом за мостом… машина с паном генералом и…

— Я переходил границу в Кутах. — повторил с улыбкой генерал.

— Извините… Но я все эти годы думал, что в машине тогда были вы и что я перешел границу, догоняя вашу машину…

— Не важно, догоняя кого ты перешел границу, — тихо сказал генерал. — Ведь и со мной убежало из Польши много мальчишек, которые теперь носят военную форму. И может, один из них тоже подавал мне хлеб или воду, прежде чем решился пойти за нами. Так было везде на дорогах, нас кормили и поили, так прощалась с нами Польша. — Генерал надолго умолк, а потом громче и совсем другим тоном спросил: — Ты знаешь, зачем я тебя вызвал?

— Никак нет… То есть… может, я… плохо сыграл полонез?..

— Ты хорошо его сыграл. Мне кажется, тебе надо продолжить учебу. Я только что говорил об этом с комендантом. При первой же возможности тебя отправят в Лондон.

— Но через несколько недель я заканчиваю школу…

— Вот и прекрасно. Поедешь сразу после производства в офицеры. Эта проклятая война когда-нибудь да кончится, и, хотя солдаты будут всегда нужны нашей стране, хотелось бы иметь в ней и музыкантов.

Он не поблагодарил, молча стоял по стойке «смирно», сжав губы, и это был единственный способ сдержать подступавшие к горлу рыдания. Да-да, видимо, так и было: бабушка умирала именно в эти минуты, а его судьбу — пусть и ненадолго — вверяла в другие руки…

Целый месяц потом он жил словно во сне, словно в рассказанной кем-то сказке или истории о беседе солдата с полковником, что-то похожее он, кажется, действительно читал…

Когда комендант вручал ему проездные документы, он сначала даже растерялся, и лишь потом его охватила робкая радость, несколько омраченная, правда, сожалением, что, уезжая отсюда, он оставляет навсегда что-то не самое худшее из своей короткой жизни.

Приспущенный в знак траура флаг на мачте Польского дома в Лондоне разбивал все вдребезги, во всяком случае, так он тогда думал, да и позже он никогда не смог толком понять, откуда взялась та сила, которая помогла ему — и всем пораженным в самое сердце своих надежд и чаяний — превозмочь горечь, отчаяние, страх и скорбь.

…Американские туристы стягиваются к автобусу. Асман старается держаться в стороне, к нему подходит поляк, прежде не искавший особенно его общества. Какое-то время они стоят рядом молча и смотрят на гребень Гибралтара, четко рисующийся на фоне моря.

— Тут погиб генерал Сикорский, — говорит Лукаш, и Асман испытывает к нему чувство признательности за то, что в словах этих не просто констатация факта, а нечто более значимое для поляка, оказавшегося в исторически памятном для его народа месте.

— Я знаю, — тихо отвечает он.

В Торремолиносе, в заказанных Асманом апартаментах, его ждет куча телеграмм от Сэма Блюинга. Но он не вскрывает их, все еще силясь удержать себя во времени настоящем и не допустить в него ни прошлого, ни будущего, а будущее — предстоящие концерты, о которых он старается не думать — ни об одном из них, и уж меньше всего о том дополнительном в Лондоне, который так нахально ему навязывает импресарио.

Торремолинос — модный морской курорт на Коста дель Соль без памятников старины, без утомительной навязчивости истории. Когда-то, вероятно, это была просто рыбацкая деревушка — свидетельство чему дома в старом районе, низкие и совсем убогие рядом с огромными белыми башнями современных отелей, в эти дни переполненных, несмотря на конец сезона. Мисс Гибсон никак не может смириться с тем, что ее группа живет не в том отеле, где Асман, и утешает себя лишь мыслью, что обе гостиницы в проспекте отмечены одинаковым количеством звездочек. Зато Гарриет ожесточенно сражается с администрацией, и ей удается наконец получить комнаты для себя и Ингрид, Яльмара и испанцев на том же этаже, где и апартаменты дирижера.