Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

Однако вместо той, фактически не существовавшей, нити возникла иная, и вполне реальная. В день смотра после обеда генерала пригласили на последний акт оперы «Галька», которую уже несколько месяцев репетировали девушки из Корпуса юных добровольцев вместе с кадетами.

Он, конечно же, принимал участие в этих репетициях — вообще, и во всех лагерях, где ему довелось побывать, он чаще играл на сцене, чем стрелял, так что для волнений, казалось бы, оснований не было, и тем не менее он волновался больше всех в труппе, а когда после спектакля его вызвал комендант лагеря и предложил сыграть еще и полонез Шопена, ноги у него стали ватными, а горло стиснули безжалостные пальцы страха. Но на сцену уже выкатывали рояль, и его умоляющий взгляд, обращенный на коменданта, не возымел действия. Еще бы — он был гордостью корпуса, без него не обходилось ни одно торжество, никакие официальные визиты начальства, и вот теперь наступил момент, когда его можно показать самому Верховному командующему.

Он не помнил, как вышел на сцену — кажется, все-таки комендант легонько его подтолкнул, — как вытянулся по стойке «смирно», а потом двинулся к роялю, будто в первую атаку — главное, полонез он сыграл с подлинным блеском, а закончив играть, даже осмелился на мысль — все оценки он по привычке соотносил с годами учебы, — что, пожалуй, учительница пани Гавлюк за такое исполнение ругать бы его не стала.

Со сцены он убежал и, забившись в угол гардеробной, залился счастливыми слезами облегчения. Его там нашли и велели явиться к коменданту. Чувство облегчения и счастья сразу его покинуло. Значит, видимо, рано было радоваться, слишком уж он самонадеян: выступать перед Верховным командующим — это не то что играть перед товарищами и офицерами Корпуса. Может, надо было выйти к рампе и отдельно поклониться генералу, а может, надо было сыграть на «бис», поскольку аплодисменты так долго не смолкали?..

С минуту постояв перед дверью кабинета начальника кинотеатра, в котором проходил концерт, и переведя дыхание, он чуть слышно и несмело постучал. Ощущение одиночества, обычно обострявшееся в нем в моменты неудач, и теперь охватило его, хотя порой он думал, что сумел навсегда от него избавиться. Ведь армия — это не только служба, муштра, беспрекословное подчинение и почетнейшая из обязанностей, это еще и чувство локтя, дружба, братство. Но сейчас он чувствовал себя совершенно одиноким, лишенным всякой поддержки перед лицом суровой действительности. Душу его стиснула жгучая тоска по темной комнатке за лавкой бабушки, по ее голосу, неизменно туда доносившемуся, когда она беседовала с покупателями. «Доктор из Старого Сонча, — говорила она, — сделал из своей дочки Аду Сари, известную на весь мир, а мой папочка, темный, забитый, старый еврей, не понимал, что руки его дочери созданы для рояля. Играй, Еремчик! Играй! Ты не думай, что если ты не играешь, то бабушка не слышит». Где-то бабушка теперь и что делает, когда вся Польша оккупирована немцами, и судьба любого человека может оказаться перечеркнутой? В тяжелые минуты он всегда обращался мыслями к бабушке, неизменно сущей, сильной и вечной, — а вот сейчас впервые рядом ее не ощутил.

Потом он часто думал, что, может быть, именно в ту минуту она умирала, вверяя его судьбу в другие руки, ибо, когда он наконец постучал, а в ответ послышалось громкое «войдите!», это не был голос коменданта.

За колченогим, как, впрочем, вся мебель в лагерях, письменным столом сидел генерал, вокруг стояли офицеры. Не иначе, это генерал приказал позвать его, поскольку именно он сразу же спросил:

— Как тебя зовут?

— Иеремия Стшеменьский по вашему приказанию прибыл, — выдавил он из себя.

— Говори громче. И не волнуйся. Ты давно играешь на рояле?

— Одиннадцать лет, пан генерал.

— Одиннадцать лет? — Генерал чуть заметно улыбнулся. — Сколько же тебе было, когда ты начинал?

— Семь, разрешите доложить.

— Рано начал.

— Так точно, пан генерал. Моя бабушка…

— Ах, так это бабушка тебя учила?

— Никак нет.

— Да брось ты эти «так точно», «никак нет», я же с тобой неофициально разговариваю. Ну так что же бабушка?

— У бабушки была лавка. Колониальные товары. Но в молодости она очень хотела играть. А ее отец…

— Стшеменьский, — прервал его комендант, — у генерала очень мало времени…

— Нет, нет, пусть рассказывает! — возразил генерал. По его усталому лицу снова промелькнула улыбка. — Это очень интересно.

— Отец… ну, бабушкин отец… это был его магазин, так вот, он хотел, чтобы бабушка торговала… не знаю, понятно ли я говорю?..