Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

Потом подошел к окну, распахнул его настежь — в лицо ударила волна горячего вечернего воздуха, жаром дышали раскаленные за день стены. На газоне посреди проезжей части улицы, где сплошным потоком мчались автомашины, кучка детишек прыгала через скакалку. В темноте ночи, рассеянной огнями уличных фонарей, четко вырисовывались скачущие пятнышки белых чулочек. Было уже около одиннадцати, но движение на улице не стихало и не спешили пока ко сну сидящие возле своих домов напротив люди. Они вынесли табуреты и стулья — в квартирах, вероятно, еще душнее, чем на улице, и даже насыщенный выхлопными газами воздух казался им свежее, чем пропитанные кухонным чадом стены и мебель жилищ.

Лукаш перевесился через подоконник. До́ма, в Варшаве, особенно когда он работал, визг детворы, игравшей под окнами, обычно раздражал его, теперь же он испытывал неодолимое желание услышать их крики, услышать голоса беседовавших возле домов людей, влиться в атмосферу их добрососедства, ощутить на себе гостеприимство улицы, насладиться н е п о х о ж е с т ь ю этого города, города, в котором, когда бы ни передавали по телевизору сводку погоды, всегда была самая высокая температура в Европе и в котором — когда в Варшаве лил непроходящий дождь — люди до полуночи сидели на улицах, чтоб вдохнуть глоток свежего воздуха.

Доминика шевельнулась в кровати, и он тут же прикрыл окно, боясь, как бы уличный шум не разбудил ее. Но едва она затихла, он вновь открыл его и, свесившись через подоконник, весь обратился в слух, стараясь выловить из уличного шума голоса ребятишек, без устали скакавших через веревку, и — хотя это было совершенно невероятно на таком расстоянии — уловить неспешный говор старых женщин на противоположной стороне улицы, время от времени склонявших друг к другу покрытые черными шалями головы, уловить напевную мелодичность мужских голосов в тот момент, когда мерцающие огоньки их сигарет притухали в стиснутых на коленях руках. В баре на углу, освещенном так ярко, что даже из окна отеля, несмотря на расстояние, отчетливо краснели крабы на больших блюдах в витрине, все еще толпились люди. Час назад они с Доминикой там ужинали, пристроившись к стойке, дивясь всему, что им подавали на картонных тарелочках. Им нравилось все, и даже то, что пол бара был сплошь усыпан мятыми салфетками, окурками, бумажными стаканчиками и посетители тонули в этом мусоре по самые щиколотки.

К отелю подкатил автобус, из него высыпала группа американских туристов, возбужденно переговариваясь. Собственно, Лукаш не слышал, на каком языке там, внизу, изъяснялись, но, проехав по пути в Мадрид через все наиболее посещаемые туристами города Европы, он теперь безошибочно определял, что эти далеко не молодые, но с идеально сохранившимися фигурами и элегантными прическами дамы, обвешанные фото- и кинокамерами, не знающие устали и ко всему проявляющие живейший интерес, — что эти прелестные пожилые женщины могут быть только американками. Сейчас они, одна за другой, выходили из автобуса, оживленные, возбужденные новым этапом путешествия, с радостной готовностью поглотить новые впечатления от еще одного уголка земного шара, который им посылала — правда, уже на склоне лет — сама жизнь. Они вырастили детей, схоронили мужей, получили по страховым полисам доллары, и вот теперь для них настало время подумать о себе.

В этом сугубо дамском сонмище мелькали и мужчины, но в столь малом числе, что сразу становилось ясно: они из тех, кто обрел значимость лишь через удачное решение своих матримониальных проблем то ли в силу чьей-то привязанности, то ли любви, то ли надежд на будущее, тогда как сами по себе они не приносили обществу никакой пользы. Примечательно — ни у одного из них не было ни кинокамер, ни фотоаппаратов; все внимание их поглощали только несессеры, сумки и сумочки, которые, в ожидании команды верховной правительницы всей этой группы, они собирали подле себя, словно выводок разбегавшихся цыплят. Наконец команда прозвучала, двери отеля широко распахнулись перед штурмующим дамским отрядом, в автобусе открылись багажники, и гостиничная обслуга принялась выгружать чемоданы.

Длилось все это довольно долго, и Лукаш решил, что дети уже убежали с невидимого теперь за автобусом газона, а с ними, прихватив стулья и табуреты, отправились спать и обитатели стоящих напротив домов. Но когда автобус американских туристов отъехал, свернув за угол, на стоянку, оказалось, что на улице ничего не изменилось: сплошные потоки автомобилей по-прежнему с обеих сторон обтекали зеленый газон с белыми пятнышками детских чулочек над вертящейся в воздухе скакалкой, а возле домов на противоположной стороне улицы все так же вспыхивали огоньки сигарет в руках мужчин и в обрамлении темных шалей белели лица женщин.