Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Дорогая, мы еще в Варшаве договорились: в пути до Мадрида и после Мадрида будем питаться тем, что у нас в багажнике, и ночевать в палатке. А три дня здесь… Ну зачем ты все опошляешь? Разве тебе не понравился ужин в баре? Омар был просто великолепен.

— Великолепен, конечно. Но зачем так уж прямо сразу и о м а р?

— Доминика! Мы ведь впервые в жизни ели настоящего омара! Неужели ты не в состоянии этого оценить?

— Стараюсь.

— Ах, ты стараешься! — воскликнул Лукаш.

— Да. Стараюсь. Очень. Ты, конечно, прав — ужин был чудесен. И мне все понравилось: и омар, и салат, и вино. Понравилась даже толчея у стойки, хотя в любом другом месте она только бы раздражала. Вот и сейчас я, конечно, рада, что мы в первый раз в жизни оказались в шикарном номере с кондиционером и роскошной широкой кроватью.

— Ну вот видишь, любимая…

— И все-таки…

— Что — все-таки?

— Все-таки… может, нам лучше подыскать гостиницу подешевле? Эта, наверное, кошмарно дорогая, если в ней останавливается сам Асман.

— При чем тут Асман? Ему, поди, уже осточертели фешенебельные отели вроде «Ритц» или «Хилтон». Ты же сама сказала: если у человека есть деньги, это незачем афишировать.

— …выставлять напоказ, — поправила она. — Это только мы…

— Мы?

— Я имею в виду поляков вообще. Это только мы, поляки, всегда стараемся показать больше, чем у нас есть. Особенно за границей.

— А может быть, это не так уж и плохо?

— Не знаю. Возможно… — Доминика ссутулилась, обхватив руками колени.

— О чем ты думаешь?

— О том, что, наверно, кажусь тебе ужасной занудой.

— С чего это взбрело тебе в голову?

— Ну как же! Конечно, зануда. Отравляю всю радость, вдруг доставшуюся нам, словно слепой курице зерно… А скажи откровенно: помогая отцу в работе над проектом, ты предполагал, что он получит за него первую премию?

— Иначе не стал бы и помогать.

— Боже мой! Подумать только — первая премия в конкурсе на застройку новой площади в Перу! Когда я прочитала об этом в газете, глазам своим не поверила.

— Дай срок, и тебе доведется еще читать, что я тоже отхватываю первые премии на конкурсах.

— Когда я стану той стареющей пани, которой будут улыбаться портье во всех гостиницах?

— Почему же? Разве отец мой такой уж старик? В него еще и студентки влюбляются… Даже из других институтов.

— А теперь скажи еще, что и я его тоже обольщаю.

— Да нет, дорогая. Скорее наоборот — он тебя обольщает. Я вовсе не уверен, что он отстегнул доллары из своей премии на наше путешествие в благодарность за мою помощь, а не из желания доставить удовольствие именно тебе.

— Перестань!

Лукаш привлек Доминику, поцеловал в обнаженное плечо.

— Иди в ванную… Только не торчи там до полуночи!

— Я приму душ и сразу же нырну в это роскошное ложе. — Доминика сбросила платье и в одних узеньких ленточках бикини скрылась в ванной комнате; чуть приоткрыв дверь, добавила: — А ты смотри не засни без меня!

— Не волнуйся — не засну.

Пока он ждал, ему вдруг представилось, что они уже женаты, это их собственная квартира, а на ее дверях — медная табличка с его — теперь их общей — фамилией. Кончились свидания украдкой то у нее, когда уходили родители, то у него, когда дома не было отца… Теперь у них свои стены, пол и потолок, надежно ограждающие ни от кого больше не скрываемую их близость.

Доминика в ванной что-то напевала, плеск воды сливался с ее голосом; одно это уже создавало атмосферу какой-то необыденности, немало воды утечет во всех ваннах мира, прежде чем у них появится отдельная, пусть временная, пусть всего на три дня, но своя ванная.

— Быстро я? — впорхнула в комнату Доминика, кутаясь в огромное махровое полотенце.

— Молодец.

— Ты тоже не задерживайся. Можешь даже не бриться.

— Правда?

— Правда.

Он обнял ее, поцеловал во влажный еще после ванны нос.

— Поторопись, — мурлыкнула она.

Однако, выйдя из ванны, а пробыл он там и впрямь недолго, Лукаш увидел, что Доминика уже спит, чуть прикрывшись простыней, такая трогательно-крохотная на этой и правда необъятной кровати, слишком просторной для влюбленных, ищущих близости, но всегда тесной для тех, кто путешествует вместе, но уже без взаимного влечения и любви. Лукаш скользнул под простыню и, тесно прижавшись к Доминике, ждал, что она проснется. Нежно, едва касаясь губами, он целовал ее шею, спину, грудь. Она не просыпалась а, лишь слегка шевельнувшись, глубже зарылась головой в подушку. И ему вдруг стало жаль ее, ну зачем нарушать ее сон и покой. Ведь позади у них утомительный день, первый их день в Мадриде. А завтра — поездка в Прадо, бесконечные километры по залам этого огромного музея. Ей действительно следует отдохнуть. С минуту Лукаш лежал неподвижно, надеясь уснуть, но сон не приходил, он осторожно встал, натянул на Доминику простыню до светлой полоски на спине от купальника — в номере было довольно свежо, кондиционер работал безукоризненно.