Станислава Флешарова-Мускат - Мост над бурной рекой

— Лукаш хочет выехать рано утром.

— Значит, мы больше не увидимся, я буду завтра спать до обеда.

— Я тоже, — потягивается Ингрид.

— И не попрощаетесь с нами? — спрашивают испанцы. — Мы утром возвращаемся в Саламанку.

— Сегодня попрощаемся, да хотя бы сейчас! — Гарриет натягивает юбку на колени, вытирает о нее мокрые руки и обнимает юношей. — Вы не сожалеете об этих двух неделях?

— Нет, — довольно вяло отвечают те.

Яльмар трясет им руки.

— В будущем году мы опять приедем в Испанию. А знаете что? Давайте встретимся здесь!

— Прекрасно! — восклицают Гарриет и Ингрид. — Встретимся здесь!

— Я не смогу, — говорит Доминика.

— Не сможешь? — огорчаются юноши.

— Вы же знаете, почему я не могу обещать.

— Я не так уж в этом уверена, — говорит Гарриет.

— А вообще, действительно, давайте попрощаемся здесь.

Они целуются и обнимаются — юноши наконец-то получили на это право, — обещают друг другу писать. Потом прощание с фонтаном, с площадью, с десятью рядами проезжих полос на проспекте Алькала, с заполненной пешеходами Гран Виа — и Доминика, подняв в прощальном приветствии руку, выскакивает из машины Гарриет, та включает с места вторую скорость, и машина поворачивает обратно к отелю «Ритц».

У входа Доминика встречает Лукаша, который, словно забыв о ссоре, издали ей кричит:

— Машина как новая! Посмотри, она на стоянке! Надо только перенести из холодильника наши консервы, и можно ехать!

— А сейчас ты куда?

— Послушаю еще последние известия. Гомес сказал, что в Польше начались голодные марши.

— Голодные марши…

— Да. Хочу послушать вечерние сообщения.

— Голодные марши, голодные марши… — повторяет Доминика. В душе у нее опять что-то обрывается и леденеет. Она берет у портье ключ, поднимается в лифте наверх, с лихорадочной торопливостью открыв дверь номера, бросает в чемодан все, что успела выложить, вернувшись из Гранады, потом захлопывает чемодан и — решив не экономить на чаевых — вызывает боя.

— Позови такси и снеси вещи.

Последний взгляд вокруг — не осталось ли чего, — затем в сумку: так, деньги и визитная карточка Асмана на месте; и наконец: дверь, лифт, ключ — на стойку портье… Бой ждет у такси, получает чаевые — более щедрые, чем ожидал, — с поклоном захлопывает дверцу машины.

— Куда ехать? — спрашивает таксист, не получив ответа, оборачивается и повторяет вопрос: — Куда едем, сеньорита?

«В аэропорт!» — хочет сказать Доминика, но не может извлечь из горла ни одного звука. Этой короткой минуты хватает, чтобы прежнее намерение изменилось. «Нет, еще не в аэропорт, — думает она, — еще есть время». Вообще, у нее теперь много времени, и сегодняшний день она проведет с Гарриет и ее друзьями, беззаботно, без мыслей о завтрашнем дне, который, возможно — наконец-то, о господи! — возможно, окажется избавленным от страха. — В «Ритц»! — громко говорит она и опускает голову, боясь, что зеркальце над головой водителя отразит ее искаженное плачем лицо.

Испано-французскую границу Лукаш пересекает неподалеку от Биаррица и сразу же направляется на поиски кемпинга. Он старается не думать о происшедшем и делает все чисто механически: разбивает палатку, достает матрац и спальный мешок. Готовить еду не хочется, сама мысль о говядине в собственном соку вызывает дрожь, и он идет в бар кемпинга, заказывает какую-то закуску и вино, к которому в Испании успел уже пристраститься, особенно в последние две недели, пока не водил машину. Мальчик в красной шапочке разносит газеты. Лукаш покупает «Франс суар», разворачивает в поисках известий из Польши, в газете их нет, зато он натыкается на рубрику «В последний час», где одно сообщение приковывает его внимание:

«Смерть американского дирижера. Вчера вечером в Париже умер известный американский дирижер и композитор Джереми Асман. Смерть наступила внезапно в его уборной, перед концертом».

Лукаш складывает газету, отодвигает принесенную закуску и залпом выпивает бокал вина. Ему вспоминается разговор с Асманом по дороге в Хенералифе, потом танго с Доминикой… И Лукаш испытывает облегчение оттого, что сумел не поддаться тогда чувству ревности, как бы признав право этого человека на несколько беззаботных минут… Но почему он и о Доминике думает так, словно она умерла, умерла, оставленная одна без поддержки в чужом, безжалостном мире?..

Не поняв даже — почему, Лукаш решает: надо побыстрее возвращаться в Варшаву, побыстрее возвращаться в Варшаву… Там, быть может, его ждет самая горькая неприятность… Пусть! Он и жаждет поскорее с ней встретиться лицом к лицу.