Пол Теру - Отель «Гонолулу»

Почти в тот самый день, когда она начала работать в холле гостиницы и ей на грудь прикрепили карточку ученицы горничной, пришло письмо из Америки от Бадди Хамстры на бланке отеля «Гонолулу». Посмотрев кассету, о которой Мизинчик уже позабыла, Бадди написал ей и предложил встретиться в Маниле.

Дядя Тони и тетя Мариэль проводили племянницу в номер к Бадди. Они легли спать на полу, но около полуночи Мизинчик разбудила их, дала немного денег и услала. Бадди обнял ее.

Наутро она попросила Бадди жениться на ней.

Он так и сделал, вскарабкавшись на четвертый этаж отеля «Ризал», задыхаясь после подъема, ворча, что лифты не работают. Приятель тети Мариэль все устроил. Через два месяца Мизинчик получила визу в Штаты.

— Смотри! — сказал мне Бадди. — Ангел, да и только!

Рождественские гимны в Вайкики поют по-японски. На веранде второго этажа, куда выплескивался избыток народа из «Потерянного рая», Бадди осматривал новогодние украшения, сравнивая их с убранством других отелей. Я знал: сейчас он вспомнит про Санта-Клауса, прибитого к кресту, про Микки-Мауса в яслях (ясли изображала пластмассовая тарелка) и в окружении семи гномов, про Иисуса, обряженного Санта-Клаусом. «А в прошлом году — просто супер!» Японец-менеджер стоявшего по соседству отеля «Кодама» подписал все открытки с рождественскими поздравлениями от своей компании и выпрыгнул из окна, тяжело рухнув на край бассейна.

— Воображал, должно быть, себя идеальным начальником, а о том не подумал, что все открытки придется переписывать заново.

— Это предпраздничная депрессия, — пояснил Пи-Ви. — Со мной такое тоже бывает.

— Да, Рождество — отстой! — вздохнул Бадди. — Уж эти мне песенки!

— Некоторые совсем неплохи, — возразил я, различая в японском напеве мелодию «Рудольфа, красноносого оленя». — От таких, как «Посреди глухой зимы», меня слеза прошибает [34] Рождественскую песню Джонни Маркса «Рудольф, красноносый олень» (1949) впервые исполнил «поющий ковбой» Джин Отри. «Посреди глухой зимы» (1906) — рождественская песня английского композитора Густава Теодора Холста (1874–1934) на слова Кристины Россетти (1830–1894). .

Со второго этажа мы различали вершины пальм, окаймлявших пляж за два квартала от нас — по большей части эти улицы состояли из гостиниц. В наших музеях отсутствовали работы старых мастеров, но мы владели тернеровскими закатами и тициановскими небесами. Тучи на небесах не менялись на всем протяжении человеческой истории, и порой гавайское небо казалось мне потолком, расписанным в эпоху Возрождения.

Я поднял руку, указывая на облака, а Бадди пробормотал что-то насчет нового отеля «Рамада», который строят возле Форта Дерусси. Этот толстый, крупный мужчина всегда старался на что-нибудь опереться, и сейчас его локти покоились на перилах веранды, а щеки уткнулись в ладони.

— Меня пленяет пышная прелесть этих небес, — пробормотал я, проверяя, способен ли я еще произнести подобные слова, но Бадди меня словно не слышал — для него эти красоты были звук пустой.

— Телигентно! — попрекнул меня Кеола.

— Еще бы! — буркнул Бадди. — Посмотри-ка лучше на пальмы.

Я часто смотрел на них, размышляя: вот он, рай Южных морей, где растут золотые плоды, благоуханный парадиз под пляшущей хулу луной.

— Там есть чего пожевать.

Я подумал было, что Бадди имеет в виду высоко вздернутую рекламную вывеску суси-бара на авеню Калакауа, но нет — речь по-прежнему шла о пальмах. Я столько раз видел, как колышется под порывами урагана похожая на оперенье листва, как сгибаются и легко выпрямляются, не ломаясь, гибкие стволы, что считал пальмы бессмертными.

— Срубаешь ствол, разрезаешь и достаешь сердцевину. Режешь на куски и замачиваешь в рассоле. В салате это вещь. У меня росли пальмы во дворе в Вайманало. Когда я съезжал оттуда, двор был лысый, как моя ладонь. Я его весь подчистил.

Толстяк обнажил прекрасно сохранившиеся зубы, и рот его наполнился слюной при одном воспоминании о том, как он лакомился сердцевинами стольких деревьев.

— В Англии есть пальмы?

— Нет. Ни пальм, ни омаров — одни кошмары.

Он подозрительно покосился на меня, потом на книгу.

— Это еще что?

— Селин. «Путешествие на край ночи».

Я прочел ему вслух:

— «Род людской вечно в пути, так что в день Страшного суда, который состоится, конечно, на улице, до места его от гостиницы будет явно ближе, чем от дома. И когда низлетят ангелы с трубами, первыми явимся мы, выскочившие из меблирашек».