Пол Теру - Отель «Гонолулу»

— Можно подумать, коп так бы и признался, что он коп.

Она даже не улыбнулась. Признала разумность моего возражения, но не хотела тратить на меня время. Испустила делано утомленный вздох, точно плохая актриса, изображающая нетерпение.

Звали ее Жасмин, она явилась к нам из Лас-Вегаса.

— Вот настоящий туристический центр, что бы вы тут ни воображали о себе.

Гонолулу ее разочаровал, она не собиралась надолго тут задерживаться. Я разглядел еще одну татуировку у нее на большом пальце — маленький отчетливый значок.

— Не хочу об этом говорить, — отказалась она.

Зашаркала под столом ногами, забарабанила пальцами по столу и снова тяжко вздохнула, всячески намекая: я занята.

Чем? Сидела над недоеденной едой, курила сигарету.

— Хочешь поговорить со мной?

Я только улыбнулся в ответ — растерянно, но, надеюсь, достаточно дружески.

— За это надо платить.

Профессионалка, каждый шаг должен быть оплачен. Любые отношения с мужчиной имеют свою цену. Я заплатил за ее завтрак, купив таким образом ее время, и сказал ей:

— Я — главный администратор этой гостиницы.

Это произвело некоторое впечатление, хотя она и поспешила скрыть свой интерес. Выходит, я — начальник этого заведения, командую тут и спальнями, и едой, и напитками, и даже гостями.

Подписав чек, бросив взгляд на сумму, я невольно, почти инстинктивно окинул взглядом ее тело, словно прикидывая, что получу за свои деньги. Крупная, рыхлая, дряблая, совершенно не занимается спортом, кожа загрубела, на ногах мелкие шрамы и ссадины, на руках — едва заметные царапины. Я догадывался, что каждая отметина — память о каком-то событии, переживании, зачастую более болезненном для нее, чем сами раны. Эти подтеки и тени делали ее тело похожим на плод, перезревший на прилавке. Мне мерещились отпечатки пальцев на ее коже.

Она была совсем не похожа на Пуаману с ее завлекательной позой и широкой улыбкой, предназначенной специально для мужчины: «Иди к мамочке!»

— Возьмите мне еще чашку кофе и пачку «More Lights», — распорядилась Жасмин.

— «More Lights», — подхватил я осипшим голосом, скрывая смех: дурацкое название у этих сигарет — «больше света».

Она не улыбнулась и не поблагодарила. Попытки шутить настораживали ее: лишняя трата времени. В ответ на все мои вопросы она фыркала, что-то вызывающе буркала, почти ничего не рассказывала, а когда я попытался подольститься, оборвала меня:

— С чего это мне вам душу открывать?

— Сколько мужчин у вас было за эту ночь? — спросил я.

— Я пошла, — отрезала она и ушла — не то чтобы обиделась, просто время вышло. Но на следующее утро, в пять часов, на рассвете, явилась снова. Ей хотелось позавтракать, и она готова была поболтать еще.

Эта женщина инстинктивно выискивала в каждом мужчине слабость, удовлетворяла его потребности, каковы бы они ни были, эксплуатировала их и заставляла платить. На улице она окликала прохожих: «Хочешь провести часок вместе?» — и если мужчина не отвечал, она быстро, не извиняясь и не рассусоливая, шагала прочь; если же он кивал, она позволяла ему несколько минут побеседовать, даже полюбезничать, пока не подъедет такси, а затем превращалась в ледяную скалу. Ей требовалось одно: добраться до своей комнаты, сделать дело и поскорее вернуться на улицу. Все остальное ее не интересовало. «Мне друзья без надобности». К мужчинам она была совершенно равнодушна, не замечала их внешности, во что они одеты. Все они казались ей на одно лицо, были бы деньги расплатиться. Но мне кажется, каждый мужчина видел ее по-своему, идеализируя, драматизируя.

Такса на улице составляла сто долларов, с японцев — вдвойне. Когда они входили в комнату и мужчина раздевался — она сразу же заставляла раздеться, чтобы проверить, не коп ли, — Жасмин требовала еще денег.

— Вчера один парень заставил меня пройти три квартала до его машины. Я ему говорила: «Возьми такси!» — а он не захотел. Я стребовала с него еще сорок баксов за лишнюю ходьбу.

У этой женщины, способной сказать клиенту: «Ты вынудил меня пройти сто ярдов и заплатишь мне еще сорок долларов», было жесткое классовое мышление, достойное активного члена профсоюза. Она полагала, что любая мелочь в ее работе должна быть оговорена и оплачена особо.

— Справедливо, — согласился я.

— На самом деле вы так не думаете, — усмехнулась она.

— У нас уборщики подписывают контракт, согласно которому они не обязаны забираться выше чем на девять футов от земли.

— Заставите лезть выше, заплатите больше. Это по-честному.