Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

Естественно, Норма Шесть давала советы насчет Героя, но основная часть письма оказалась куда более личной, чем Дэнни ожидал. Пам сообщала, что готовится к операции по замене тазобедренного сустава. Операцию она будет делать в Дартмуте, в той клинике, которую рекомендовал Кетчум. За это время она подружилась с соседями по «Опилочной аллее». Как ни странно, события 11 сентября позволили ей ближе познакомиться с теми, кто живет рядом. Генри, бывший пильщик из Западного Даммера, у которого на левой руке нет двух пальцев, согласился присматривать за ее собаками, пока она будет находиться в клинике. (Он и сейчас взялся кормить ее собак, пока она не съездит в Торонто и не вернется назад.)

Норма Шесть сообщала, что у нее есть друзья и в больнице «Долина Андроскоггина» в Берлине, где она по-прежнему работает ночной уборщицей. Им она позвонила в тот день, когда обнаружила Кетчума мертвым. Норма Шесть хотела, чтобы Дэнни знал: она несколько часов просидела рядом с Кетчумом, держа его за оставшуюся, правую руку — «единственную руку, которой он дотрагивался до меня».

Пам сообщала, что между страницами книг, когда-то принадлежавших Рози, он найдет материнские фотографии. Она честно признавалась: ей было нелегко побороть искушение сжечь эти снимки. Но она сумела справиться с ревностью, так как вдруг поняла: Кетчум любил повара даже больше, чем когда-то он любил Рози. Конечно, это была любовь другого рода, но осознание этого помогло Норме Шесть спокойнее относиться к «правилу левой руки». И потом, Кетчум хотел, чтобы эти фотографии попали к Дэнни.

«Понимаю, что сую нос не в свое дело, — писала Норма Шесть, — но на твоем месте я бы и писала, и спала в комнате на третьем этаже. Мне показалось: это лучшая в доме комната. Там ощущается покой. Но не скрещивай на меня яйца, Дэнни. Думаю, тебе хорошо знакомы твои призраки. Одно дело работать в комнате, где обитает призрак, и совсем другое — спать там. Как бы я ни старалась, я все равно не смогу влезть в твою шкуру. Я сознательно не стала заводить детей. Я всегда старалась следовать принципу: обходиться без того, что мне будет тяжело потерять… исключая Кетчума».

Дэнни оторвал полоску бумаги, написал на ней «исключая Кетчума» и приклеил скотчем на корпус своей старомодной электрической пишущей машинки — одной из тех, на которой сейчас работал в той самой комнате, деля ее с призраком Джо. Ему очень понравилась эта короткая фраза: возможно, он куда-нибудь ее вставит.

Все это случилось более трех лет назад. Единственной причиной, почему на кухне дома на Клуни-драйв до сих пор стоял старый телефакс, был периодический обмен факсами с Нормой Шесть. Сейчас Пам было восемьдесят восемь или восемьдесят девять. (Будь Кетчум жив, ему было бы столько же.) Ее факсы утратили литературное изящество, восхитившее Дэнни в письме, оставленном тогда на кухне.

Норма Шесть становилась все немногословнее. Когда что-то из прочитанного ею или увиденного по телевизору тянуло на очередной пример человеческой глупости, она тут же отправляла Дэнни факс. Она писала, что сказал бы по этому поводу Кетчум. Дэнни без промедления отвечал, сообщая свою версию мнения Кетчума по тому же поводу.

По сути, им обоим было важно не то, что мог бы сказать Кетчум о войне в Ираке или нескончаемом конфликте на Ближнем Востоке. Главное, что это сказал бы Кетчум. И Норме Шесть, и Дэнни очень хотелось хотя бы мысленно услышать голос старого сплавщика.

Наши герои живут в памяти, пока мы вспоминаем о них.

В середине февраля над озером Гурон дули западные ветры, но когда они достигали островов залива Джорджиан-Бэй, их направление почему-то менялось. Снег продолжал падать, а ветры дули со стороны Пэрри-Саунда и Шаванаги-Бэй. Окрестности тонули в снежной пелене, и Дэнни, глядевший из окон своей «писательской хижины», уже не видел, где кончается залив и начинается материк. Казалось, высокие материковые ели теперь стоят не среди леса, а растут прямо на заливе. Или лес вдруг стал плавучим. Ветер закручивал снежные вихри, вздымая их в воздух и делая похожими на маленькие снежные торнадо. Иногда, если ветер дул с юга, вдоль застывшего залива Шаванага-Бэй появлялись настоящие торнадо, похожие на те, что увидишь на американском Среднем Западе или в канадских прериях. Вот с ними, если верить Энди Гранту, шутки плохи. У писателя не было оснований не верить Энди: этот человек вырос здесь, и, если о чем-то предупреждал, его слова не стоило пропускать мимо ушей.