Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

Возле дома на Клуни-драйв стоял до боли знакомый пикап Кетчума, словно упрямый старик все-таки согласился приехать на Рождество. Когда Дэнни и Норма Шесть вошли в кухню, Герой решил, что они могут покуситься на его подстилку, и зарычал. (Возможно, что это было своеобразным приветствием.) Пам успела дать псу чехол от браунинговского ножа. (Наверное, в качестве средства умиротворения.) Сам нож лежал на кухонном буфете. Дэнни быстро отвернулся, не желая смотреть на длинное блестящее лезвие. В кухне выразительно пахло собачьими газами: возможно, Герой успел «ароматизировать» весь первый этаж.

— Боже, а что у Героя с глазом? — спросил Дэнни.

— Века лишился. Потом расскажу. Ты только ему не показывай, что заметил. Не любит он это.

В спортзале, у самого порога, стояла бензопила Кетчума.

— Слушай, а бензопила мне зачем? — удивился Дэнни.

— Кетчум говорил — пригодится.

Желая сменить тему, Норма Шесть сказала:

— Пойдем-ка выгуляем Героя. Сдается мне, ему не терпится навалить кучу.

Они вывели пса в парк. Окрестные дома и улицы переливались разноцветьем рождественских гирлянд. Дав Герою сделать все необходимые собачьи дела, Дэнни и Норма Шесть вернулись домой и сели на кухне. Герой пристроился у себя на подстилке и внимательно наблюдал за людьми. Дэнни предложил Норме Шесть виски. Она согласилась. Он достал из холодильника бутылку, а из буфета — небольшой стаканчик. Норма Шесть плеснула себе и залпом влила содержимое в горло.

— Думаю, ты уже понял, о чем я буду тебе рассказывать. Ты только не знаешь, как все случилось. История давняя. Началась еще с твоей матери, и все потому, что Кетчум говорил твоему отцу, что учится читать, а на самом деле трахал твою мамочку. Наверное, начало ты знаешь. Теперь послушай конец.

Позже, когда они вместе разгрузили пикап, Дэнни понял, насколько права была Норма Шесть, что не стала рассказывать все с порога. Он мысленно поблагодарил ее за возможность морально подготовиться. Писательское воображение уже нарисовало ему некоторые детали случившегося.

Дэнни узнал, что Кетчуму захотелось в последний раз посмотреть на танцы лосей, но Норму Шесть он с собой не пригласил. Весь тот день шел снег, прекратившийся только к вечеру. Ночь обещала быть холодной, если не сказать, морозной. После любования лосиными танцами Кетчум собрался устроить привал на месте бывшей столовой. Норме Шесть он сказал, что ее не приглашает, поскольку знает, как тяжело ее бедро переносит холод. Пусть лучше приезжает утром, и они позавтракают на природе.

— А не холодно ли завтракать на снегу? — спросила она.

Декабрь перевалил через середину, близилась самая длинная ночь в году. Извилистая редко замерзала раньше января. Норма Шесть призналась, что ей даже нравилось смотреть на реку, бегущую среди заснеженных берегов. Они с Кетчумом бывали здесь в такое время. Кетчум со знанием дела разводил костер, а потом на углях варил кофе. Разумеется, кофе варился старым, испытанным способом: на сковороде, с яичной скорлупой, оттягивающей на себя кофейную гущу. Вместо воды он брал снег. Получалось не хуже. К кофе Кетчум поджаривал пару кусков оленины и запекал в золе яйца. Словом, Норма Шесть согласилась приехать утром на завтрак.

Все было бы хорошо, но Пам случайно заглянула в пикап и не увидела ни палатки, ни спального мешка. Если старый сплавщик задумал устроить привал, тот легко мог стать последним привалом в его жизни. Уж не собрался ли он заснуть на морозе и не проснуться? Норма Шесть тут же прогнала тревожные мысли и решила, что Кетчум уляжется спать в пикапе и не станет глушить двигатель.

Еще ее удивило, что Героя Кетчум оставил у нее.

— Его бедру холод тоже вредит, — сказал непривычно заботливый Кетчум.

— Я впервые слышала, чтобы он волновался из-за пса, — призналась Норма Шесть.

Утром, еще на подъезде к холму, где когда-то стояла столовая, Норма Шесть поняла, что никакого завтрака на снегу не будет. Не было ни кофе, ни костра. Кетчум сидел, прислонившись спиной к остаткам кирпичной трубы, словно над рекой по-прежнему стояло сгоревшее здание столовой и внутри было тепло, уютно и вкусно пахло.

Герой подбежал к хозяину, но вдруг застыл на месте. Шерсть у гончака встала дыбом. Не приближаясь к Кетчуму ни на шаг, пес начал ходить кругами. Казалось, все четыре его лапы отказывались сгибаться.

— Кетчум! — крикнула Норма Шесть.

Ответа не было. Только Герой на мгновение замер и повернул к ней свою изуродованную морду.