Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

— Вероятнее всего, это был небольшой самолет, — послышался голос невидимого комментатора.

Пам Норма Шесть так не думала.

— Скажи, Герой, разве маленький самолет может пробить такую здоровенную дыру? — спросила она у «уокеровского кунхаунда».

Героя больше волновало присутствие немецкой овчарки — того самого кобеля, с кем они уже пообщались через ограду. Теперь они оба лежали под кухонным столом. Храбрый пес Ге

рой не ответил на вопрос Пам. (Пожив с Кетчумом, он привык к вопросам, но знал, что его ответы не требуются.)

Пам продолжала смотреть репортаж о нью-йоркской катастрофе. Судя по картинке на экране, в Нью-Йорке тоже было ясно и солнечно. Никакого тебе тумана, когда летчик может сбиться с курса и все такое. Так думала Норма Шесть.

И зачем она сболтнула про то, что ей когда-то нравился Стряпун? Да еще в присутствии Кетчума? Слух у него стал совсем никудышным, а ведь услышал! И кто ее тянул за язык? Как только Норма Шесть начинала думать, что ее отношения с Кетчумом налаживаются и почти возвращаются в прежнее русло, обязательно то она, то Кетчум каким-нибудь словцом все портили.

В своей жизни она бросила уйму мужчин и столько же бросили ее, но расставание с Кетчумом далось ей тяжелее всего. Тяжелее, чем разрыв с Карлом. Тогда ей казалось, что Ковбой ее убьет. Он зверски изнасиловал ее ночью, на лодочном причале Успешного пруда. К счастью, поблизости оказалась супружеская пара. Они все видели и потом, когда разъяренный Карл уехал, отвезли Пам в Берлин, в больницу «Долина Андроскоггина», где она пролежала несколько дней. Там она неожиданно для себя нашла работу уборщицы. Норма Шесть работала по ночам, пока ее собаки спали. Разговоры с пациентами отвлекали от тягостных мыслей о собственном несчастье. На ее халате была надпись: УБОРКА ПОМЕЩЕНИЙ, однако Пам принимали за медсестру и сиделку. Она верила, что чем-то помогает пациентам, как и они ей.

Пам знала, что ей нужна операция по замене тазобедренного сустава на искусственный. Всякий раз, когда покалеченное бедро начинало болеть, она вспоминала ту жуткую ночь на лодочном причале. Карл швырнул ее в лодку, вдавил лицом в лодочный нос, откуда и шрам на ее верхней губе. Но самое скверное было потом, когда она сказала Кетчуму, что он должен убить Карла. Норма Шесть и не знала, что эта мысль уже давно терзала сплавщика. (А с тех пор, как Карл выследил и застрелил Стряпуна, Кетчум без конца винил в случившемся себя.)

И зачем она рассказала Кетчуму о другом жутком случае, тоже связанном с Карлом? Это произошло сразу после столкновения машин на шоссе 110, на участке между Берлином и Гроувтоном, где дорога идет параллельно Мертвой реке. Двое подростков, не пристегнутых ремнями безопасности, врезались во встречный грузовик, перевозивший индеек. Индейки были уже мертвы и ехали в виде окорочков, «прошедших обработку» (так это называется у них на фермах). Водитель грузовика уцелел, но получил ранение в шею и ненадолго потерял сознание. Парня располосовало рулевым колесом, а девчонке, сидевшей рядом, снесло голову. Карл был первым полицейским, приехавшим на место происшествия. Водитель грузовика утверждал, что вместо требуемых в таких случаях действий Ковбой расстегнул на обезглавленной девчонке кофточку и стал лапать ее грудь.

Карл заявил, что водителю просто померещилось. Шок от раны, потеря сознания, потом галлюцинации начались. Так он говорил своему начальству. Но Пам он признался: да, он лапал титьки мертвой девчонки. И что особенного? Она же все равно была мертва, и вдобавок с отрезанной головой.

— Я должен убить этого Ковбоя, — сказал тогда Кетчум.

Не в первый раз и не в последний.

— Эй, прекратите-ка злобно пялиться друг на друга, — прикрикнула Норма Шесть на Героя и своего кобеля.

Было самое начало десятого. Прошло ровно восемнадцать минут с момента удара по небоскребу, и второй захваченный авиалайнер (рейс 175, опять Бостон — Нью-Йорк) врезался в южную башню Всемирного торгового центра и взорвался. Оба небоскреба пылали.

— Если вы мне скажете, что это опять был маленький самолет, я спрошу вас, чем вы запивали собачью еду! — заявила Пам своему выводку.

Герой осторожно лизнул рану, покрытую сульфамидной мазью. Вкус ему не понравился.

— Ты думал, я тебе говяжьим желе помазала? — спросила у него Пам. — Не волнуйся, мази у меня много. Слижешь эту, наложу еще.

Слизывание мази было всего лишь обманным маневром. Герой накинулся на самца немецкой овчарки, и оба пса сцепились под кухонным столом. Норме Шесть не сразу удалось их разнять. Ее оружием был разбрызгиватель, наполненный средством для мытья посуды и лимонным соком. Собаки терпеть не могли, когда эта смесь попадала им в глаза. Кряхтя, Пам встала на четвереньки и заползла под стол. Бедро сразу же напомнило о себе. Норме Шесть требовалось поскорее разнять псов, и потому ей некогда было слушать, о чем говорит президент Буш. Президент в это время находился в Сарасоте, в штате Флорида. На телеэкранах он появился в половине десятого.