Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке

— Ты не виноват, Кетчум, — сказал ему Дэнни. — Я всегда понимал, почему ты не можешь убить Карла.

— Но я должен был это сделать! — сердито крикнул старый сплавщик. — Мне не мешало ничего, кроме дерьмовых моральных принципов!

— Мистер Кетчум, моральные принципы не могут быть дерьмовыми, — пустилась в назидания Кармелла.

Вид убитого койота заставил ее прекратить эту лекцию. Койот лежал, уткнувшись кончиком носа в струи воды.

— Прощай, отец, — сказал Дэнни водам Извилистой.

Он повернулся к реке спиной и стал смотреть на зеленый, покрытый густой травой холм, где когда-то стояло двухэтажное здание столовой и где он по чудовищной ошибке убил Индианку Джейн, приняв любовницу отца за медведя.

— Прощай, Стряпун! — крикнул реке Кетчум.

— Dormi pur — пропела Кармелла.

Она перекрестилась, затем резко повернулась, оставляя за спиной реку, унесшую жизнь ее сына.

— Пойду-ка я, и вы не задерживайтесь, — сказала она мужчинам и медленно побрела вверх, ни разу не оглянувшись.

— Что она там пела? — спросил Кетчум.

Дэнни вспомнил старую пластинку с записью Карузо. Вещь эта называлась «Quartetto Notturno» [224] Ночной квартет ( ит .). — колыбельная из оперы. Названия оперы Дэнни не помнил. Должно быть, Кармелла пела эту колыбельную маленькому Анджелу, укладывая его спать.

— Dormi pur , — повторил Дэнни. — Это значит: «Спи чисто».

— Чисто? — удивился Кетчум.

— Это если дословно. Думаю, смысл такой: «Спи крепко».

— Дерьмо, — только и сказал Кетчум, поддев сапогом землю. — Дерьмо, — повторил он.

Они смотрели, с каким трудом Кармелла поднималась вверх по склону. Ее грузное тело чем-то напоминало медвежью тушу. Ветер, дувший Кармелле в спину, трепал ее седые волосы, заставляя пригибать голову. Дойдя до вершины холма, Кармелла остановилась перевести дух. На мгновение Дэнни почудилось, что он видит не Кармеллу, а Индианку Джейн. Казалось, она явилась на место своей гибели, чтобы проститься с прахом повара.

Кетчум поднял голову к солнцу. Он закрыл глаза, но перебирал ногами, делая мелкие шажки, будто шел по плывущим бревнам.

— Дэнни, скажи это еще раз.

— Спи крепко, — сказал Дэнни.

— Нет. Скажи по-итальянски! — потребовал Кетчум.

Глаза его по-прежнему оставались закрытыми, а ноги безостановочно двигались. Старый сплавщик просто старался удержаться на плаву.

— Dormi pur .

— Черт тебя дери, Эйнджел, — закричал Кетчум. — Я же говорил тебе: «Шевели ногами, Эйнджел! Когда ты на бревнах, нельзя останавливаться!»… А-а, дерьмо.

Это утро началось для Пам Нормы Шесть на редкость погано. С утра ей нравилось покопаться у себя в огороде. Огородом она занималось столько, сколько позволяло покалеченное бедро, а уже потом кормила собак и делала себе кофе. Так надо же! Приперся Кетчум и спутал ей все дела. Это он умеет бесподобно. Притащил беднягу Героя — тому пришлось срочно сульфамидную мазь накладывать. А ведь она еще своих дорогих собачек не успела покормить и сама кофе не пила. Из-за раннего вторжения Кетчума и возни с его покалеченным псом (чудо, что медведь не задрал Героя насмерть) Пам включила телевизор немного позже обычного. Но все равно она включила свой ящик достаточно рано.

Конечно, если вдуматься, отчасти она и сама виновата. Это ведь она попросила Кетчума привезти сюда Дэнни и ту итальянку, любовницу повара. Мысленно Пам всегда называла Кармеллу «заменой Индианке Джейн». Норме Шесть искренне хотелось извиниться перед Дэнни и Кармеллой, а получилась какая-то ерунда. Дэнни она помнила мальчишкой, умом понимала, что увидит взрослого и уже не слишком молодого человека. Но по ней вдруг резануло, что Дэнни сейчас был почти вдвое старше Стряпуна, когда она видела того в последний раз. Извинение перед Дэнни и Кармеллой получилось каким-то неуклюжим. Пам только сейчас сообразила: ей нужно не их прощение. Ей нужно, чтобы ее простил Кетчум. И это тоже привело ее в замешательство. Когда она возилась с ранами Героя, то расплакалась, словно это были раны Кетчума, а она безуспешно пыталась их исцелить. И вот в этих-то смешанных и противоречивых чувствах (во всяком случае, такими они представлялись Норме Шесть) она включила телевизор.

Мир тоже приготовил ей ошеломляющий «сюрприз», но Норма Шесть пока об этом не знала. Она просто смотрела, как пассажирский реактивный лайнер, следовавший рейсом номер одиннадцать из Бостона в Нью-Йорк, вдруг врезался в северную башню Всемирного торгового центра и пробил сквозную дыру. Небоскреб загорелся.