Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть

- Давай, - разрешил и сам лёг на спину, положив руки под голову и наблюдая за воздушным шнуром высоко летящего реактивного самолёта, сверкающего под солнцем яркой звёздочкой.

Когда очнулся, солнце уже утонуло. Было тихо и сумрачно. Валерия безмятежно дрыхла, накрыв лицо полотенцем. Дарьки на месте не было. «Вот так сторож, дебют твою е-2 е-4!» - выругался он мысленно, вскочил, быстро оделся и стал торопливо обходить ближайшие кусты, тихим свистом призывая малыша. Но тот пропал, словно в озеро канул.

- Вставай! – еле растолкал Валерию. – Пора домой.

Она села, слепо хватаясь за одежду, а он снова ушёл, расширив площадь поисков. Всё было тщетно. Когда вернулся, она стояла, одетая в лёгкое платьице, сжав от холода голые коленки и обхватив плечи руками.

- Собаку ищешь? – спросила. – Замёрзнем здесь. Ночевать, что ли? – сердито выговорила посиневшими губами.

Не отвечая, он собрал свои вещи в пакет и опять ушёл.

- Кто-нибудь увёл, - подкинула ему вслед ядовитую мысль. – Иначе бы давно прибежал.

Он и сам всё больше склонялся к подлой мысли, что кто-то воспользовался бесстрашием и доверием малыша к людям, особенно к детям, заманил в машину, захлопнул дверь, и был таков друг Дарька. Верить в это не хотелось, но где же он тогда? Уйти просто так преданный пёс не мог, собачьей стаи, пока они здесь, не было слышно, никто не подходил, не заигрывал. Лежал, лежал в ямке и вдруг – нет его! Проспал, хозяин! Что делать? Искать бесполезно – не потерянная вещь, на своих четырёх давно бы прибежал и поторопил домой, если бы мог. Остаётся только одно – похитили. Вернувшись в очередной раз к Валерии, спросил с надеждой:

- Нет?

Она зябко пожала плечами.

- Слушай, - предложила равнодушно, - поедем. Что толку искать, когда его нет здесь? – И поманила: - Приедем, поднимемся ко мне, отогреемся…

Хорошо, что не добавила «и забудется». Тогда бы он точно ушёл один.

В автобусе всё думал: как-то малышу у новых хозяев, где поместили, чем накормили, не кричат ли? А может, выгнали на улицу? И предостерегал ведь Дарька Ивана Ильича: не связывайся с этой бабой! Сразу невзлюбил, будто предчувствовал от неё беду. Не было б её, не пропал бы. Дремали бы сейчас напару на диване под «петросянщину»… Сердце защемило, к горлу подступил горький ком. А та, из-за которой он потерял верного друга, безмятежно сопела ему в шею, задремав, лишь сели в автобус. Иван Ильич ещё долго терзал себя покаянными обвинениями и, не выдержав взвинченного нервного напряжения, резко оттолкнул виновницу беды к окну, крикнул:

- Поезжай одна, я вернусь, - и выскочил на какой-то остановке.

Помигав поворотным жёлтым огоньком, автобус увёз неудавшуюся подругу наверх, отогреваться в одиночестве. А Иван Ильич перешёл на другую сторону улицы и нетерпеливо зашагал туда-сюда в ожидании обратного рейса. Автобус, будто сочувствуя, не замедлил появиться. Пока возвращался, в воспалённом мозгу, не переставая, звучали одни и те же слова детской песенки: «Пропала собака, пропала собака! Пропала собака, мой маленький друг! Пропала собака, пропала собака…»

Злосчастное озеро свинцово блестело сквозь одинаковые тёмные кусты, разбросанные по берегу как попало. Ивану Ильичу пришлось немного поплутать прежде, чем он нашёл поляну. Изрядно стемнело, на небе замигали первые нетерпеливые звёзды. Дарька сидел на месте покрывал и, высоко подняв голову, вглядывался в приближающегося хозяина. Он не знал, за что его наказали, оставив одного в темноте в незнакомом месте, не чувствовал за собой никакой вины, и потому чувство собственного достоинства не позволяло броситься навстречу, подобно беспородной дворняжке.

- Дарь-ка!! – закричал Иван Ильич и бегом бросился к нему. – Дарёк!! – подбежал, чуть не плача. – Друг ты мой сердечный! – подхватил на руки, прижал к груди. – Ну, как же так? Где же ты пропадал? – причитал бессвязно.

А малыш дрожал мелкой дрожью и еле слышно поскуливал. Он плакал! Плакал, спрятав мордочку от стыда под мышку. Плакал от обиды, от невыносимого испуга, что потерял и этого хозяина, и снова остался один.

- Дарьюшка ты мой! – бормотал Иван Ильич, чувствуя, что и у него текут по щекам слёзы. – Ну, прости меня, подлеца, прости!

Малыш, не переставая дрожать и скулить, высунул мордочку, слизал у него слёзы горячим язычком и снова спрятал голову под мышку. Он не хотел ничего ни видеть, ни слышать.

- Сударик ты мой ненаглядный! – приговаривал переполненный неизъяснимой нежностью Иван Ильич, готовый променять всех Валерий на свете за одно это маленькое, обиженное до глубины верной души, существо. – Дарьюшка! – ласково поглаживал он, покачивая затаившегося дружка, как ребёнка, своего единственного. – Прости, ладно?