Наконец, Юра извлек что-то из-под сидения скамейки. Это оказалось большой картонной коробкой от обуви, со слегка надорванным левым краем. В нетерпении Гусь сорвал с нее крышку — там было пусто. Словно не веря своим невооруженным глазам, Юра зашарил руками внутри. Не найдя ничего, он со звериным рычанием перевернул картонку и начал изо всех сил ее трясти. В результате оттуда выпала только одна небольшая бумажка и в тот же момент раздался громкий хруст. Это нетерпеливо приплясывающий на месте Гусько наступил на свои, упавшие на землю очки.
Юра нагнулся за очками и за маленьким белым квадратиком. Очки представляли собой печальное зрелище. Пластмассовая оправа треснула прямо посередине в районе дужки, поделив окуляры на две одинаковые половинки. Левое стекло было разбито вдребезги, правое — пересекала поперечная трещина. Наш друг со злостью отбросил в сторону бесполезную левую половину и, как лорнет поднес к глазу правую, пытаясь прочитать содержимое бумажки. На ней стоял синий штампик с надписью — «ОТК10».
Гусько бросил листочек на землю и принялся топтать ногами беззащитную коробку. Через пару минут Юра внезапно оставил в покое свою жертву и кинулся бежать прочь от нас. Пробежал он, впрочем, немного, только до ближайшего газона, где, раскинув руки в стороны, упал лицом в траву и замер.
— Чего это с ним? — недоуменно спросил Алик, оглядывая неподвижное Юрино тело, похожее на большую пострелянную птицу.
— Переживает человек, — саркастически хмыкнул Кроха. — Зрение уже потерял, а денег как не было, так и нет.
— Ну, во-первых, не зрение, а пока только очки, — уточнил я. — А во-вторых, может быть для него это первый звоночек? Может это ему сигнал, что если все время жить на халяву, то это рано или поздно очень дорого обойдется?
* * *
Свершилось! После погрузки, продолжавшейся без перерыва, почти целые сутки, с бестолковой суетой, матюгами и полной неразберихой, эшелон с имуществом полка с лязгом тронулся с места и, плавно набирая ход, исчез в утреннем тумане. Наши самолеты улетели еще вчера. Перебазирование вошло в заключительную стадию.
Тихонов, сорванным от криков голосом, приказал строиться. Хотя его почти не было слышно, технота мгновенно скомпоновалась в три шеренги. Рядом со мной стоял нахохлившийся Гусько, в очках, перемотанных посередине синей изолентой. Всем сейчас хотелось только одного — поскорее добраться до кровати. Однако нас ждало крупное разочарование. Вместо этого инженер приказал грузиться в тягач и ехать назад в зону — проверить в последний раз, не забыли ли чего-нибудь. От усталости ни у кого даже не нашлось сил возмущаться и мы, кряхтя, полезли в кузов.
Было восемь часов утра 14 августа 1984 года, когда меня высадили из машины возле, до боли знакомого, укрытия. Тягач поехал дальше, развозя по стоянкам моих товарищей. Я неторопливо вошел под высокий арочный свод. Шаги гулко раздавались в пустом помещении. По странному совпадению сегодня исполнился ровно год с того дня, как я впервые появился на КПП полка.
Воспоминания вызвали во мне лишь горькую усмешку. За это время я понял, что армия, конечно, место для настоящих мужчин, но лучше знакомиться с ней по телепередаче «Служу Советскому Союзу». А ведь мне еще трубить целый год до дембеля!
Конечно, затеянная Тихоном проверка являлась чистой перестраховкой — все уже вывезли подчистую. Для проформы я прошелся взад и вперед, делать все равно было нечего, ведь тягач вернется назад не раньше, чем через полчаса. В углу, в куче мусора, мое внимание привлекла какая-то металлическая банка. Не столько надеясь найти там что-то ценное, сколько из праздного любопытства, я открыл ее. Внутри она оказалась примерно на четверть заполненной красной краской.
Делать такие шикарные подарки братскому полку не хотелось и мне пришла в голову мысль оставить после себя хоть какую-нибудь память. Найденной здесь же засохшей кисточкой, я кое-как размешал краску и провел для пробы длинную красную линию прямо по серой бетонной стене укрытия. Что бы такое написать? После недолгих раздумий решение созрело, и работа закипела. Прошло, наверное, минут пятнадцать, прежде чем я закончил и отошел, в сторону, чтобы лучше рассмотреть содеянное.
Со стены на меня смотрело короткое емкое слово из трех букв, наиболее полно отражающее всю сложность моих взаимоотношений с армией. В целом получилось неплохо, но все-таки, шедевру явно не хватало какой то законченности. Новый придирчивый взгляд со стороны и я внес исправления, аккуратно подровняв линии букв. Все равно, что-то было еще не так.
Читать дальше